– Дочка, у тебя все хорошо? Нам уже можно спуститься. Если тебе нужна помощь, я помогу, – прозвучал мягкий, заботливый голос рядом. Подняв глаза, я встретила взгляд незнакомки – женщины лет пятидесяти с добрым, слегка круглым лицом и большими зелеными глазами. В ее взгляде читалась такая трогательная искренность, что мне на миг показалось, будто она видела всю мою боль, вывернутую наизнанку. Возможно, она наблюдала за мной всю дорогу и решилась заговорить лишь сейчас, заметив моё равнодушное, застывшее выражение лица. Самолёт уже почти опустел, и стюардесса, с искусственной улыбкой, направилась в нашу сторону, чтобы поторопить с выходом.
– Все хорошо, просто задумалась. Но раз вы меня подождали, давайте спустимся вместе, – тихо ответила я, стараясь изобразить на лице хоть какое-то подобие доброжелательности.
Три года назад мы с Адамом планировали приехать сюда вместе. Эта поездка была продумана до мельчайших деталей, но тогда обстоятельства заставили нас отложить ее. Теперь наши мечты, такие яркие и трепетные, превратились в болезненные воспоминания, которые хотелось вытеснить, стереть из памяти. Но забыть было невозможно. Ведь я здесь, совсем одна, в этой стране, куда мы так мечтали приехать вдвоем. Мечта превратилась в мучительный сон.
Заметив мою нерешительность, эта энергичная, теплая женщина, словно воплощение самой жизни, неожиданно стала моим спасением. Она заботливо провела меня сквозь этот хаос, когда я едва могла собраться с мыслями. Ее ласковая рука уверенно вела меня по узким проходам самолета, затем помогла отыскать багаж, аккуратно провела через лабиринт паспортного контроля. В какой-то момент она укутала меня пледом, словно я была ребенком, потерявшимся в холодном мире, который очень в ней нуждался.
На остановке она договорилась с водителем минивэна, который собирал пассажиров для поездки в город, усадила меня рядом с обогревателем и молча следила, чтобы я не замерзла. Все это время она не проронила ни слова, не пыталась утешать или задавать бессмысленные вопросы. Она просто была рядом, продолжая держать за руку, и смотрела на меня так, будто знала – знала мою боль, понимала ее и, может быть, даже сама однажды прошла через нечто подобное. Мне не хотелось говорить. Мне было достаточно ее молчаливой заботы, этой хрупкой, но такой искренней связи. Мне давно не было так комфортно с чужим человеком. Да и может ли человек быть чужим, если за каких-то тридцать минут он становится твоей тихой гаванью?