Голова заболела при воспоминании о потрясенных лицах, которые наблюдали за падением лорда Уэйкфилда – людях, обвинивших в случившемся ее отца.
Ладони Блайт сжались в кулаки. Ничто не доставило бы ей большего удовольствия, чем запихивать чулки в рот каждому зеваке, чтобы пресечь подобные сплетни. Да, за последнее время в ее семье произошло немало трагедий. И да, она полагала, что Торн-Гров был немного странным из-за своего необычного убранства и общей унылости, но ничего сверхъестественного здесь не было.
По крайней мере… она очень на это надеялась. Однако Блайт вынуждена была признать, что мало-помалу в глубинах ее сознания зарождались жуткие, невозможные идеи. Возникала мысль, что в этой ситуации крылось нечто большее, чем она представляла. Теперь она слишком часто просыпалась в колдовской час, вспоминая о том, как стучалась в дверь смерти.
Она мало что помнила о тех лихорадочных днях несколько месяцев назад, когда ей казалось, что на реальность наброшена завеса, отделяющая ее от жизни. Но во снах не было той дымки, которая окутывала эти воспоминания. В них отец придерживал ее волосы, когда она теряла то немногое, что еще оставалось в ее желудке. В памяти отложилось, как он обвинял гувернантку Марджори и как Сигна с кем-то разговаривала – с безликой, бесформенной фигурой, которую, казалось, никто, кроме обеих девушек, не мог видеть.
Блайт вспомнила странное ощущение, легкость и тепло, пульсирующее внутри всякий раз, когда она должна была умереть. Она чувствовала его за несколько дней до приезда Сигны и в ту ночь, когда Перси исчез из Торн-Гров. Даже сейчас в груди образовался тугой горячий узел, который сжимался все сильнее и сильнее, пока ей не стало казаться, что она задыхается. Иногда это было приятно, теплое напоминание о том, что Блайт преодолела. В других случаях, как, например, сейчас, оно лишало покоя.
Мысли о человеке, который обвинил ее отца, только усугубляли ситуацию. Никогда в жизни Блайт не видела мужчину с золотисто-каштановыми волосами и ослепительными, как солнце, глазами и кожей. Хотя едва ли это что-то значило, учитывая, что она болела почти целый год и не имела представления о нынешнем обществе.
У него были внешность и уверенность аристократа, но кем бы он ни был – принцем, герцогом или самим Богом, сошедшим с небес, чтобы покарать их всех, – этот мужчина оказался глупцом, раз посмел прийти в ее дом и обвинить ее отца. Девушка предполагала, что именно