На следующее утро его разбудил звонок в дверь: курьер доставил телеграмму от Сергея Алексеевича. В ней сообщалось, что Лебедев может договориться о получении места в московском вузе. Если Леонид готов всецело посвятить себя прикладной математике, то пусть выезжает ближайшим поездом.
– В Москву? Сегодня? – устало выдавил отец.
Леонид взглянул печально, кивнул. Да, ясно одно: загадывая следующее желание, нужно учесть, что у щуки специфическое чувство юмора.
Участок железной дороги «Ленинград – Москва»,
27 мая 1985 года
В конце мая около девяти часов вечера скорый поезд Октябрьской железной дороги, замедлив ход, покинул Ленинградскую область. Грозовой фронт гнал густые тучи над лугами по берегам Волхова. Мириады тяжелых капель барабанили по вагону. Дождь бушевал с таким рвением и упорством, что кубинская переводчица Мирейя Фуэнтес назвала его «спорным дождем». Она была в восторге от придуманного выражения: подобные ливни, в самом деле, начинались внезапно, как спор, и свирепствовали оглушительно и бурно, иногда несколько часов. Настоящий русский «спорный дождь». Словотворчество она переняла за прошедший год у родителей Ники и уже знала все признаки полосового и ситного дождя. О Нике и его родне ей сейчас вообще не хотелось думать; в ближайшие дни ей потребуется ясная голова.
Капли стекали по окну, пелена дождя накрыла поезд. Лишь когда сверкали молнии, удавалось что-то разглядеть вдоль железнодорожной насыпи: опоры ЛЭП, семафоры, растрепанные вязы. Никого из пассажиров купе не интересовала эта игра света. Ни погруженного в чтение матроса, ни бабушку с внуком, сидевших у окна напротив друг друга. Старушка как раз очистила очередное сморщенное яблоко и нарезала дольками. Семечки и очистки она складывала на «Известия», лежавшие на коленях. Мальчик сидел, наклонившись вперед и упершись локтями в покрытые ссадинами коленки. С самого отправления он был занят видеоигрой и гонял по крохотному экрану волка, который собирал куриные яйца, выкатывавшиеся с четырех сторон. Время от времени мальчик тихо бормотал: «Дай еще», и старушка засовывала ему в рот дольку яблока. На столике дребезжали четыре чайных стакана в никелированных подстаканниках. В соседнем купе раздавалось многоголосие. В вентиляции что-то потрескивало, словно работало отопление, но с потолка струился холодный воздух. Мирейя, уже несколько часов как кандидат наук – для кубинцев Doctora Fuentes, – мерзла. Она помчалась на вокзал прямо из актового зала университета, даже не переодевшись. Едва она взглянула на багажную полку, как сидевший рядом матрос вскочил: