Мирейя бросила ночную рубашку на кровать и отправилась в ванную, где бессовестно фальшиво запела песню о следах на пыльных тропинках далеких планет, и продолжала мычать мелодию, пока чистила зубы. Вопреки ожиданиям ее разместили одну в двухместном номере: наверное, Хулия Фернандес поселилась с братом-близнецом, или ей, как единственной девушке кубинской сборной, полагался отдельный номер.
Так как Мирейе еще не выдали новую эмблему, она прикрепила к воротничку значок кубинской сборной 1981 года. Она поспешила на завтрак и вопреки здравому смыслу набросилась на бутерброды «Волжские» и вареные яйца. На Мирейю то и дело поглядывал официант, с рекордной быстротой убиравший посуду с соседнего столика. Поставив на тележку последнюю чашку, он спросил:
– Вы, наверное, ошиблись?
Прежде чем она, прожевав, смогла говорить, официант, старательно растягивая слова, поведал, что для участников Спартакиады завтрак накрыт в ресторане А.
– Вы меня поняли?
– Администратор на этаже отправила меня сюда, – ответила Мирейя, показав ключ от номера. – Я приехала с опозданием, поэтому меня, видимо, разместили далеко от остальных.
– Тогда все в порядке, – сказал официант, после чего уже не торопясь поставил на стол две чистые тарелки, положил приборы и покатил тележку в кухню. Мирейя запила остатки бутерброда чаем и уже на ходу проглотила блин со сметаной.
Хотя участники соревнований при тренерах и кураторах вели себя сдержанно, в ресторане А стоял шум, как в столовой пионерского лагеря. Звон посуды, шарканье, хруст и чавканье, нервные перешептывания как минимум на двадцати пяти естественных и искусственных языках (придирки к еде, каламбуры, дегустация гениальных идей, преждевременные разговоры о фаворитах и кодовых последовательностях, рассуждения о тактовой частоте окутанных легендами опытных образцов, непрекращающиеся споры о произношении иностранных аббревиатур и, конечно же, непременные слухи об утечке конкурсных заданий и решений) – все это создавало такой шум, что Мирейя не расслышала, как к ней обратилась польская чемпионка:
– Ты здесь! Здорово, – прощебетала она по-русски.
Семнадцатилетняя Халина Лукасевич была худенькая и долговязая, носила прямой пробор и подвязывала волосы двумя крендельками-восьмерками. Только тоненький голосок напоминал о малышке Халинке.