После титанических усилий к концу июня принять на борт переселенцев были готовы: английский фрегат Лав энд Юннате (шкипер Томас Фаерфакс) – 1.101 человек; английский фрегат (шкипер Адам Беерфейер) – 903 человека; русский пакетбот (мичман Манкенсеем) – 145 человек; русский пакетбот с лейтенантом Петром Малинковым – 50 человек; любекский корабль Дер Юнге Маттиас (шкипер Давид Воллерт) – 273 человека.
Ранним утром попавшие в первую очередь на отплытие в Россию колонисты молча грузились на пришвартованные корабли. Переселенцы из Зульцфельда, так же молча стояли на песчаной косе, провожая первую партию соотечественников на чужбину. С первой партией в Россию были отправлены 2472 колониста.
Группы переселенцев, прибывшие из ближайших земель Германии, покидали Любек. Пастор, забрасывая бургомистра прошениями об отправке своей общины, получал вежливый отказ. Педантичный комиссар брал за точку отсчёта отправки колонистов в Россию их день и месяц прибытия в Любек. Колонисты, предоставленные сами себе, необременённые заботой о хлебе насущном, вели праздношатающееся бытие. Разобранные и растасканные по жилым углам вещи, посиделки в многочисленных кабачках грозили закончиться катастрофой. Нужна была крепкая рука. Пастор в конце очередной проповеди предложил выбрать старосту общины для лучшей организации переселения. По мнению Олафа, на эту должность больше всего подходил Отто Вебер – крепкий, кряжистый прихожанин, не обременённый семейными узами. Основательный, немногословный, с хозяйственной жилкой, он как никто другой мог взвалить на свои могучие плечи заботы о быте переселенцев. Предложение было дельным. Разные по возрасту и по характеру люди, вынужденные эмигрировать вместе, должны были стать единым ядром, и их выживаемость напрямую зависела от умной организации быта. Лучшей кандидатуры было не сыскать. Отто Вебер единодушно был выбран форштегером. Неорганизованная толпа с этого момента становилась единым организмом. Это было рождение общины.
Утром, перед очередным посещением ратуши, Эрнст Фридрих Михаэль после позорного выхода в город, устроенного взбрыкнувшей козой, решил больше не брать Марту с собой, а просто привязать её на выпас к дереву в небольшом садике при больнице. Коза приняла его решение в штыки и, используя рога и копыта, вступила в бой с хозяином. С каким-то изощрённым вандализмом, сопровождающимся утробным воем, который с большой натяжкой можно было назвать блеянием, Марта крушила и разрубала корни молодых деревьев своими острыми копытами. В Ратушу опаздывать было нельзя, выяснять отношения с козой у Эрнста не было никакого желания, и Марта, под плач Жюстин и заступничество Эдит, получила от взбешённого хозяина то, что должна была получить. От неожиданности содеянного над ней насилия коза жалобно мекнула и, засунув в известное место своё упрямство и гордыню, начала смиренно щипать траву. Оставив дочь на попечение соседей, супруги отправились в Ратушу за денежным пособием. Они не спеша шли по извилистым улочкам города, с интересом разглядывая открытые маленькие кофейни с большим изобилием крошечных пирожных на любой вкус. Благодаря бесплатным обедам у Эдит скопилась определённая сумма денег, с которой они могли безбоязненно расстаться.