– Мы отдадим приказ собрать отряд для войны, – вновь заговорили вожди, – а вы, путники, оставайтесь на ночлег здесь, в Самайе, тем паче, солнце уже село, и наступил мрак ночи. Утро придет завтра, ибо только завтра начнется новый день.
XI
Ночь.
Багровые темные лужи на полу. Они похожи на разлитое ночное небо. Багровые пятна у моих ног – кровь моего младшего брата. Темная комната не освещена, и в конце ее прорисовывается дверной проем в родительскую спальню. Нет света, только – тьма. Но свет всегда должен быть! Он есть. Тусклыми отблесками отсвечивают багровые пятна, обозначая себя на полу. Блестит своим коротким лезвием кинжал, воткнутый в живот моего брата.
– Братик! – хочу крикнуть я, но рот, как будто кто–то зажал. И я лишь беспомощно смотрю на маленькое пятилетнее тельце брата. Его рубаха не белая, а темно–алая. А кинжал подло торчит из его маленького животика. Кроваво поблескивая… создавая свет. Свет должен быть всегда… как и тьма. Бесшумными движениями я перешагиваю через багровые пятна, через брата, через свой страх и шок, делающие мои шаги бесшумными ударами кувалды. Каменой статуей переступаю через порог королевской спальни. Здесь светлее. Факел висит на стене, слабо освещая комнату. Но этого хватает, чтобы различить в огромной спальне две фигуры. Одна фигура лежит в неестественной, мертвой позе, раскинув руки и ноги. Я не сразу понимаю, что мама уже мертва. Ее кожа по–прежнему остается бархатной, когда я подхожу и трогаю ее за руку. Но нет уже света в ее глазах, и тьма поглощает маму вместе с комнатой.
Ночь. Вздрагивающий огонек затухающего факела. Я сжимаю в своих объятиях девушку. Ее длинные каштановые волосы закрывают нежные очертания лица, и сразу не понять кто в моих объятиях. Но я знаю, кто это. Ее крохотный и нежный стан дрожит от наслаждения в моих огромных руках. Снова…
Сон. И снова я в еле освещенной комнате, которую все больше поглощает тьма. И снова передо мной две большие фигуры. Остались только они. Нет больше комнаты, нет больше кровати, скамьи; нет стен и пола. Нет больше факела. И нет больше света, есть только разбухшая, ненасытная тьма. Она поглотила все: и комнату позади, и маленькое тельце с воткнутым, как в чучело, кинжалом, и свет, что был совсем рядом. Свет исчез.
– Но свет всегда есть! – говорю я, отчаянно кричу, стоя рядом с мертвой мамой. Или это только мысли?