Все трое переглянулись, но так и не заговорили. Эшли выглядел подавленным, Роген – заинтересованной. Сайлас понятия не имел, как выглядел он сам, и молча вернулся к своей чашке, вливая в кипяток настоявшийся чай из крохотного железного заварника. Сильно запахло травами – крапива, череда и мята, легко узнаваемые по форме листьев. Иногда в чае, который приносила Мойра, Сайлас различал змеиный корень. Интересный выбор – его часто использовали в защитных составах для оберегов, – но, видимо, или в такой глуши выбирать не приходилось, или Мойра от чего-то перестраховывалась.
– Ладно, – сказала Роген, когда удостоверилась, что бабка больше не покидала комнату. – Я за Кэлом. А вы двое, смотрите мне, – обвела она их пальцем, – только попробуйте подружиться. Я за вами слежу.
И вышла.
– Просто заноза в заднице, – пробормотал себе под нос Сайлас, поднося чашку к губам. – Когда-нибудь кто-нибудь ее прикончит. И это будет не нечисть.
– Будь у тебя другой характер, вы бы пола…
– Другой характер?
Сайлас так и не донес чашку до рта. Эшли запнулся:
– Я не это хотел ска…
– Послушай-ка сюда, библиотекарь. – Он в негодовании отставил чай, который ему не давали спокойно выпить. Надо было кое-что прояснить, раз уж по наитию до Эшли не доходило. – Я не ищу дружбы с Роген. Я не ищу дружбы с тобой. Мне не нужно копаться в ее тонкой душевной организации или выслушивать твои попытки направить меня на путь Доброго и Светлого. Не знаю, как у вас, а у меня здесь работа. – Эшли поджал губы, но Сайлас не собирался быть милосердным. – Я достаточно ясно выражаюсь? Твои гениальные мозги в состоянии это понять?
После его ухода Сайлас в одиночестве сел за стол и наконец приступил к своему проклятому чаю. Обжигая губы о нагревшийся от кипятка жестяной обод чашки, Сайлас яростно выскреб из головы осадок от случившегося разговора. Он был прав и знал это. Как он и сказал – у него здесь работа. О ней и нужно думать.
Симптомы, которые Сайлас начал замечать у Роген, прежде чем наконец озвучить свой вердикт Эшли, соответствовали ступени наваждения – или, как ее называли в документах, ступени предпороговой стимуляции. Он много раз видел подобное. Обычно именно на этой ступени родные начинали бить тревогу, что позволяло запросам попасть в систему УНР, а гоэтикам – попытаться приехать вовремя. На руку играло и то, что это была самая долгая ступень. Дух постепенно раскачивал психику жертвы – и медленно провоцировал тревожащие симптомы, неумолимо приводящие к ступени входа.