– Бенеста, давай уже, вези меня в свои тихие места.
– Ты не веришь мне, но ты поймешь все сам. Со временем, – он похлопал меня по рукам и взялся за весла. – И не места, а место. Оно одно.
– Хорошо, – смирился я и глубоко вздохнул. Мысли об Архане были приятнее, чем разговор со стариком о тенях и демонах.
– Не смей о ней думать. Дочь моя не для тебя. Ты погубишь ее, нахаленок.
– Я и не думал, – пожал я плечами и отвернулся, чтобы увидеть веранду, где девушка собирала крошки со стола и провожала нас взглядом.
– Я всегда чувствовал свет и тьму. Светлые сюда приходят редко. Только тьма властвует на землях Теней.
Я устало потер переносицу и, подтянув к себе колени, уперся в них подбородком. Бенеста еще что-то долго говорил, пока лодка медленно продвигалась среди монументальных стволов многолетних деревьев.
– Бенеста, давай я буду веслами работать, а ты отдохнешь и подремлешь?
– Проказник, – погрозил пальцем старик и рассмеялся. Дальше мы плыли молча. Зловещие тени и тишина играли на нервах и заставляли волоски на руках подниматься дыбом. Что-то в этом, как сказал Бенеста, тихом месте было не так.
– А! Понял, наконец? Чего притих? Не боись, тут спокойно. Буйные не обитают, а те, что вошкаются по заводям, сами страшатся и чураются живых. Почти на месте.
Причалив к крошечному островку, лодка уткнулась носом в кочку и замерла. Бенеста выпихнул меня на сушу и оттолкнулся от нее веслом. Дед удалялся все дальше от берега, а я стоял, не веря в то, что он готов бросить меня тут одного.
– Да тута я, тута. От тебя подальше, чтобы не зацепил меня тьмукой своей. Давай, распахавай рубаху. Изучать тебя будем. И портки сымай.
Стоять среди топей в чем мать родила – так себе удовольствие. От каждого дуновения ветра по телу пробегали мурашки. Я сжался от холода и прикрыл причинные места.
– Выпрямись, чего сгорбился, как старуха худая? Что ты закрываешь свою силу, показать боишься? – старик повел головой, подергал руками и вытянул их, словно хотел поймать меня, если задумаю прыгнуть в воду. Бенеста вздохнул и начал, завывая, монотонно петь: – Доись! Выгони злобу, что бьется в тебе птицей узною[1]! – я вжал голову в плечи. От стыда я готов был провалиться под воду. Что ж он так горланит-то? Мертвые не потревожат? Да они гурьбой с того света придут, чтобы заткнуть ревущего старика. Его гулкая песня разносила ввысь и растворялась в лесной тишине. Я почти чувствовал, как нечистые духи и хилые низшие амхи хихикают, прячась в потемках и зажимая пасти. – Не томись обидой темною, что снедает твою душу!