Меж тем, причина была проста. Чего-чего, а непростых дам со сложным характером и оригинальным мировоззрением писатель навидался досыта. Его раздражали вечные претензии этих дам на собственное мнение, желание дискуссий и бесед, наличие планов и увлечений. Писателю же нашему нужно было немного: горячая еда на столе три раза в день, вовремя поданный на веранду кофий со сливками, чистая постель, и вот эти глазки, что глядели на него так умильно и даже подобострастно, эта радостно-робкая улыбка, когда жена видела, что он ею доволен и готов проявить благосклонность. Она смотрела ему в рот и готова была впитывать каждое его слово. И тишина! Единственные слова, которые она лепетала вполшёпота, были «Да, конечно!». Это было все, что он слышал от нее – и это было все, что ему было надо. Это были именно те удобства, которые он ценил в женщине.
Добавьте к этому просторный дом супруги, в который он вселился сразу после женитьбы (какой контраст со съемными московскими квартирками!), и вы поймете, отчего он, столичная штучка, отныне предпочитал «поправлять здоровье» в провинции.
В тот день он, насытившись плотным завтраком, сидел на террасе, дымил пахитоской и обдумывал сюжет очередного рассказа.
Тут надо заметить, что писателя именовали знатоком человеческих душ. Еще говорили, что он поставил диагноз обществу. На страницах его рассказов всегда разгуливали хронические злокачественные неудачники, жертвы властей, общества, нравов, и собственного безволия. Герои его творений как бы протухали в собственном соку, в стоячем болоте; все дамы представали истеричками, не знающими, чем бы себя занять, а мужчины – серыми обывателями, страдающими обжорством. Своих персонажей он, надо заметить, брал из жизни! Со свойственной ему проницательностью он умел разглядеть червоточину в душе любого человека, попавшего в его поле зрения.
Он весьма обрадовался, когда служанка принесла приглашение в гости на званый ужин в дом вдовы Астафьевой, для него и его супруги. Он представил, сколько интересных типажей он может почерпнуть, наблюдая за гостями.