В воздухе прогремел взрыв, вызвавший ударную волну, которая разорвала саму ткань реальности. Земля задрожала под сапогами капитана Салями, а мир вокруг него, казалось, растянулся и деформировался, словно ожившая картина Сальвадора Дали. В воздухе витал запах горелого мяса, напоминавший о мрачной реальности, которая его окружала. Он споткнулся, его зрение поплыло, когда он почувствовал, как на него навалилась тяжесть его собственной смертности. Сокрушительная сила взрыва вывела его из равновесия, в результате чего у него закружилась голова и он потерял ориентацию в гуще сражения.
В вакхическом танце войны солдаты вокруг него двигались словно в замедленной съемке, их крики боли эхом разносились по воздуху, как заунывная мелодия, исполняемая заезженной пластинкой. Овощные враги превратились в зеленое и красное пятно, их некогда невинные формы теперь представляли собой макабрический балет разрушения. Пляж являл собой полотно хаоса, окрашенное в яркие оттенки безумной пищевой бойни – разительный контраст с монохроматической палитрой смерти и разрушения, которая слишком долго была фоном их жизни.
Сотрясающая сила взрыва неподалеку отправила капитана Салями в полет, и его тело с тошнотворным стуком приземлилось среди кровавой бойни. В голове у него все поплыло, а мир вокруг превратился в водоворот ярких красок и разрозненных звуков. Он беспомощно наблюдал за тем, как солдата— гамбургера разрывает на части вспышкой огня, а его конечности разлетаются во все стороны, словно тряпичные куклы в торнадо. Сцена была гротескной, как оживший кошмар, и все же он не мог отвести взгляд. Время тянулось перед ним, как жевательная резинка, каждый миг превращался в мучительную вечность, пока он осознавал весь ужас происходящего.
В разгар хаоса перед капитаном Салями предстало зрелище, которое будет преследовать его вечно: рядовой Пеперони судорожно искал на пропитанном соусами песке свою отрубленную руку. Она была оторвана от его тела кабачковой ступкой, оставив багровый обрубок, из которого, как жуткий фонтан, брызгал кетчуп. Глаза Пеперони были расширены от шока и боли, а его обычно веселое выражение лица превратилось в искаженную маску ужаса.
Здоровая рука судорожно прижималась к боку, тщетно пытаясь остановить хлещущую кровь, а единственный видящий глаз обшаривал поле боя. В нескольких метрах от него лежала оторванная конечность – мрачный трофей войны, и, словно в последнем порыве, побелевшие пальцы всё ещё сжимали винтовку.