Как только стало возможно, он пошёл на кладбище проведать могилку своей ноги. После этого он непременно захотел поблагодарить Полубородого; если бы тогда не его совет отрезать ногу, говорил Гени, давно бы уже над ним читали «De profundis»[6]. Я должен был его сопровождать, горку к верхнему Монастырскому лесу он бы не смог одолеть один. И этот путь был для него тяжёлым испытанием, под конец он полз, а это трудно с одной ногой, но если уж Гени что задумал, он своего добьётся. Может, это в нём от святого Оригена, именем которого его назвали и который, по словам господина капеллана, тоже был упрямец, только по-другому. Ориген решил, что собственные страсти отвлекают его от учёбы, и сам отрезал себе мошонку. Я не могу в такое поверить, но господин капеллан изучал Писание.
В последние недели во мне нуждался Гени, и поэтому я давно не был у Полубородого. Яма перед его халупой была уже в локоть глубиной. Он сказал, что, когда она будет готова, вобьёт на дне заострённые колья, чтобы они проткнули того, кто туда упадёт. И он хочет прикрыть яму ветками, чтобы она стала ловушкой для всех нападающих. Гени спросил, какие у него причины бояться нападения, и Полубородый ответил:
– Если однажды пережил такое, становишься осторожным.
Но не объяснил, что имел в виду.
С Гени он сразу нашёл общий язык, и это было взаимно. Гени порадовался, что Полубородый не спросил у него, как его нога, не болит ли и всё такое, что ему уже осточертело постоянно объяснять людям. Полубородый в свою очередь ничего не хотел слушать о «благодарности» и «спасении жизни»; мол, всё, что человек знает, должно служить в помощь людям, это само собой разумеется. Но хлеб, который наша мать испекла для него в общинной деревенской печи, он с радостью взял. Он сказал, что к хлебу полагается соль; там, откуда он прибыл к нам, хлеб-соль считается подарком, означающим «добро пожаловать».
– И вам добро пожаловать к нам, – тут же торжественно сказал Гени, но Полубородый ответил, что не стоит с ним говорить так напыщенно, он не из благородных.
Тогда Гени спросил, откуда Полубородый так хорошо разбирается в ранах, и тот ответил, что кое-чему учился по этой части, но это было в другие времена, которые давно миновали. Я всё ещё не знал, сколько ему лет, но когда он говорил про «раньше», это звучало как про времена апостолов или даже ещё более древние.