– Так… Я и говорю… Полина Ивановна, супруга ваша.
– Что?! – вскричал граф, решивший, что ослышался. – Что ты сказал?!
– Я ж не знал, ваше сиятельство… Дмитрий Константинович, прости меня дурака старого, но только… Я дверь открыл, а она… Не посмел выгнать, а вы распоряжений…
– Где она? – Абросимова сейчас совершенно не интересовали сбивчивые объяснения Осипа.
– В гостиной. С детьми разговаривает… Они обрадовались очень, как ее увидали, а Оленька так прямо…
Граф решительно двинулся мимо продолжавшего что-то лепетать слуги и распахнул двери гостиной. Полина сидела к нему спиной, Оленька примостилась рядом, преклонив голову к плечу своей мачехи, Денис с горящими глазами устроился напротив и жадно ловил слова Полины, рассказывавшей неизвестные мальчику подробности хода военной кампании в России. Дмитрий Константинович застыл на пороге не в силах отвести взора от рыжих локонов, рассыпавшихся по плечам Полины.
Денис первым заметил вошедшего. Радостное оживление ушло с его лица, он испуганно взглянул на отца и быстро встал на ноги. Полина обернулась и тоже поднялась, сделав шаг навстречу Абросимову, замерла. Граф непроизвольно опустил голову, чтобы не смотреть в ее глаза, боясь, что не сможет противиться их колдовской силе, и глухо проговорил:
– Дети, оставьте нас.
Денис и Оленька немедленно подчинились и безмолвно вышли из гостиной, затворив за собою дверь.
– Я наконец нашла вас, – услышал граф голос своей неверной жены.
– Что вам угодно, сударыня? – с трудом выдавил из себя Абросимов.
В голове его сейчас не было ни одной путной мысли, там гулял вихрь, носивший какие-то жалкие обрывки слов, которые никак не хотели складываться во что-либо хоть сколько-нибудь цельное. Несмотря на то, что все время их разлуки он упорно гнал от себя раздумья об этой женщине, ему не раз представлялась их встреча. В этих мечтах легко находились нужные фразы, в них ему удавалось хранить холодную сдержанность, демонстрировать равнодушие и презрение к той, что так жестоко обманула его. Куда делись сейчас все эти фразы? Где та маска высокомерной надменности, которую он так старательно примеривал на себя и которая так шла ему? Он ощущал, что совершенно не владеет собой, не знает как держаться, ненавидел себя за это, но еще больше ненавидел ту, один вид которой заставлял его трепетать, превращаться из мужчины в безвольную тряпку.