– И тебе доброе утро, сынок! – вздохнув, произнесла Ольшанская, проходя по коридорчику их маленькой двухкомнатной хрущевки.
Заглянув в одну из комнат, которую занимала парализованная до пояса мать Ольшанской – уставший «от жизни» инвалид, Ольга спросила:
– Мам, ты как сегодня? Хоть подремала немного?
– Умереть хочу, доча, – слабым голосом прошептала пожилая женщина, неподвижно лежащая на кровати, – только об этом Бога и прошу… Измучилася я, да и вас измучила…
Ольшанская зашла в комнату и наклонилась над Матерью, заглядывая старушке в глаза.
– Мам, ты опять за свое? – строго спросила Ольга. – Вот дождемся квоты на операцию и тебя подлечим! Обязательно подлечим! И все у нас будет хорошо! По-старому…
– Не будет уже хорошо, доча! – возразила старушка, взглянув на дочь слезящимися глазами. – Не обманывай себя!
– Мама! – строго одернула мать Ольшанская, а после поцеловала в щеку и выпрямилась. Она услышала, как из туалета, хлопнув дверью, выскочил Шурик. – Шурка! – окликнула сына Ольга. – Покормишь бабушку? Мне бежать пора…
Не дожидаясь ответа, она подошла к большому шкафу, который стоял в комнате родителей столько, сколько она себя помнила и открыла дверь. С накатившей вдруг грустью Ольга посмотрела на полицейскую форму с погонами майора и сняла с плечиков висевший рядом старенький, но еще «вполне себе» деловой костюм.
Зазвонивший вдруг в прихожей сотовый телефон оторвал её от грустных мыслей. Она вышла из комнаты матери, взяла телефон с полочки и сняла трубку:
– Коля, что случилось? Я уже почти вышла…
– Ольга Васильевна, товарищ майор, у нас труп!
***
СИЗО №…
По длинному тюремному коридору неторопливо вышагивали двое: впереди поджарый, но крепкий мужчина, лет сорока, в котором чувствовалась еще и какая-то внутренняя мощь. Был он чуть выше среднего роста, со слегка «резкими» и немного «угловатыми» чертами лица, которые, однако, не портили общего впечатления. И если бы не играющая на его тонких губах «презрительная» ухмылка, его можно было бы посчитать довольно-таки приятным человеком. Несмотря на прилипшую к его лицу ухмылку, мужчина был спокоен, словно шлепал со скатанным в рулон матрасом под мышкой не по тюремному продолу, а по мягкой ковровой дорожке собственного роскошного особняка.
Следом за мужчиной неуклюже волочился молоденький сержантик в новенькой, еще «не обмятой», ФСИНовской форме. Напротив дверей в одну из камер сержантик остановился и повелительно рявкнул: