Разобравшись с местом временного проживания, Света плавно перешла на тему сублимации либидо и рассказала, что теперь нам возможно разрешат играть на публике, если мы будем себя хорошо вести, то есть не будем курить на сцене, бухать и материться, и, самое главное, будем следить за порядком в зале. Однако было и одно Но. Играть можно от обеда до ужина, а вот после ужина нет. Ну, хоть так, и то довольно хорошо. Оно и понятно, что на ночь глядя играть небезопасно, в том смысле, что пионерки могут сомлеть, и тогда будет разврат, а его начальству не надобно. Третья серия инструкций автоматически вытекала из второй, а тема инструкции касалась комсомолок. Комсомолкам палатка не полагалась, ибо две из них были типа помощницами вожатых в шестом отряде, а третья была медсестрой в Лагерном Лазарете. Обе помощницы окончили девятый класс, и им уже было по шестнадцать, а третья проучилась целых два года в медучилище, и ей было почти семнадцать. Как-то маловаты мы были для комсомолок, но Света меня успокоила, объяснив, что вожатым строго настрого запрещено трахать комсомолок, и поэтому наши шансы не равны нулю.
Комсомолки сами пришли к нам знакомиться сразу после обеда, что давало повод надеяться на правоту Светы. Правду сказать, пришли только те две, что не были медсестрами, а к медсестре мы пошли уже впятером. Обе комсомолки были ничем не примечательными девахами средней паршивости, однако, за неимением лучшего были признаны годными к употреблению. Третья комсомолка была, как бы так помягче выразится, особенная. Нет, не в том смысле, который вкладывают в это слово нынешние либерасты. Отнюдь нет. Она была высокая и стройная, как кипарис, у неё были очень длинные ноги и очень длинные волосы, на которые она не пожалела перекиси водорода, но был один маленький недостаток. Глаза. Такие вот раскосые и фиолетового цвета. Разрез глаз наводил на мысли о Чингиз Хане, а черты лица совсем не гармонировали с формой глаз. Лицо было вовсе не плоским, и нос был достаточно узким и прямым. Такую внешность трудно передать словами или цифрами, такое надо видеть. Такая русская красавица только с монгольскими глазами. Как того и требовали обстоятельства, знакомство состоялось.
Между обедом и ужином мы делили девок. Несмотря на мои возражения и аргументы, мне досталась медсестра. Аргумент, что я расист, был отклонён, и мне пришлось довольствоваться тем, что дали. Как ни странно, медсестра откликалась на имя Оля, а фамилия у неё была Назарова. На всякий случай я решил прояснить картину и спросил у Светы, и она разрушила мои иллюзии. Я-то думал, что отец у Оли был русский, а мать казашка, но вышло всё наоборот. Со слов Светы, отец был узбек, и, как уверяла Света, и в чём я впоследствии самолично убедился, Назаров это – самая, что ни на есть, узбекская фамилия. Опять же, со слов Светы, мать Оли была блядью, причём не русской, а татарской, а Оля была не Ольга, зато Алия. Вот так и рушатся наивные мечты. Думал я, то там хоть капля русской крови, так ведь нет, совсем нет, хоть обосрись. Пришлось мне отказаться от идеалов расизма, ибо ночь обещала быть томной, так как после отбоя девушки обещали заглянуть к нам на огонёк с целью покурить, а там уж как пойдёт. На многое я не рассчитывал, но на кое-что всё же надеялся.