Эти слова послужили решительным толчком к моим дальнейшим действиям. Разве они не доказывали, что брат тоже любит меня и не видит никого другого в качестве своей супруги?
– Позволь мне тебя отблагодарить. Только закрой глаза, пожалуйста.
Он закрыл, и я приблизилась к нему, привстала на цыпочки и прикоснулась губами к его губам, мечтая, чтобы он ответил на мой поцелуй. Но губы его остались тверды и холодны, как у мраморной статуи, и через миг он отстранился от меня и всем своим видом показал, как он удивлён и неприятно поражён одновременно.
– Флора, никогда больше не делай так! – сказал брат очень строго, и в глазах его я прочла осуждение, граничащее с возмущением.
– Но я же люблю тебя! – вскричала я, чувствуя, как от обиды горло сжимает спазм.
– И я тебя. Но то, что ты только что сделала, просто отвратительно.
Мой брат ушёл и оставил меня одну на балконе, а я так и стояла, растерянная и непонятая, перебирая пальцами рубины на шее. Я не могла даже помыслить, что он вот так отнесётся к поцелую. Я не могла понять его возмущения. Я знала, что любви между кровными родственниками быть не должно, хотя во времена Тёмных веков такое часто случалось. Я знала также, что мои чувства истинны и никак не могут быть противны природе.
От обиды по моим щекам потекли слёзы, я чувствовала, что вот-вот упаду в бездну, но вошедшая на балкон мать живо вернула меня к действительности.
– Флорентия, я повсюду тебя ищу. Невежливо заставлять гостей ждать, – она наконец заметила, что я плачу. – Сейчас ты должна забыть о своих капризах. Ступай в зал.
Мне оставалось только молча повиноваться, заперев своё сердце на замок.
2
Я не решалась размышлять на тему своей любви к Федру всё последующее время. Что касается его, то на следующий день он вёл себя со мной как обычно, будто между нами ничего не произошло. Он оставался всё тем же моим защитником, каким был все эти годы. Я не стала повторять вчерашней попытки, ведь теперь я знала, что моё новое поведение огорчает его, а я слишком сильно любила, чтобы причинять ему даже малейшую боль. Внешне казалась прежней, но в душе волнение моё имело большой вес. Я беспокоилась из-за того, что отец должен выбрать мне мужа, ибо знала, что буду ненавидеть того, кому должны подчиняться всю жизнь.
Для меня мой день рождения не стал праздником, наоборот, это была пытка, и с каждым часом она становилась всё мучительнее от осознания неизбежного, а ещё от того, что никто не догадывался о моём состоянии и не замечал, что улыбки, которыми я одаривала гостей, были вымученными.