Он говорил:
– Это было – в котором же году? В том году, когда мы построили малярийную станцию, вот когда!
– Петров? – спрашивал он. – Это кто же? Ах, это тот, с предрасположением к ангинам, вы так и скажите!
Он помнил людей по болезням, как другие помнят по фамилиям и лицам. Фамилии в отдельных случаях еще запоминал кое-как; но имени-отчества запомнить не мог и не считал нужным.
– Чего ради, – говорил он, – я буду упражнять мою стариковскую память на этом предмете?
И во избежание недоразумений всех мужчин называл «уважаемый пациент», а всех женщин – просто «мадам».
– Лежать, мадам, лежать и лежать! – сказал он, выписывая Маргарите Валерьяновне рецепт. – У вас чистейшей воды грипп, я ни за что не поручусь, если вы будете прыгать.
– Вы же знаете, доктор, – со скромной гордостью отвечала Маргарита Валерьяновна, – что я прыгаю не для собственного удовольствия. У меня столько нагрузок!
– Нагрузки в нормальных дозах, – сказал доктор, стараясь попасть в калошу и делая при этом такие движения ногой, какие делает полотер, – не вредны для здоровья, я в принципе не возражаю против нагрузок. Но при злоупотреблении, как все излишества… одним словом – лежать!
Он ушел, а Маргарита Валерьяновна надела перед зеркалом девичий капор с помпонами и пошла в собес: надо было поговорить насчет пенсии для одной старушки, матери фронтовика; а дозвониться в собес по телефону – Маргарита Валерьяновна знала по опыту – совершенно немыслимо…
Она вышла на улицу и увидела подъезжающий знакомый автомобиль – это возвращался с завода Владимир Ипполитович.
Она сама не знала, как это получилось, что она вдруг побежала со всех ног и юркнула за угол дома, хотя ей нужно было совсем в другую сторону. Стоя за углом, переводя дыхание, она прислушалась: вот машина остановилась, вот щелкнула дверцей, вот запела, разворачиваясь, – и уехала. Но Маргарита Валерьяновна не сразу вышла из своего убежища: Владимир Ипполитович обыкновенно очень долго взбирается на крыльцо.
Ей было немножко неловко, что она так улизнула. Господи, как маленькая.
«Он бы задержал меня, – оправдывалась она перед собой, – и я бы могла не застать заместителя председателя. А без заместителя председателя никто не возьмется решать мое дело. И потом, – подумала она, набравшись храбрости, – ну, хорошо, я ради него встаю в пять часов утра, и к половине второго я всегда обязательно должна быть дома, – но не могу же я постоянно быть прикованной к нему, ведь каждый человек имеет право брать от жизни что-то для себя!»