– Толька, – сказал Генька, – давай не уезжать отсюда. Давай тут жить, и все.
– Ты это тетке скажи, – сказал Толька, которому и самому вдруг до тоски захотелось пожить в деревне. – Я тут не хозяин.
Генька побежал в избу и сказал тетке:
– Толька сказал, что мы у вас останемся жить.
– А живите, мне что, – сказала тетка. – Вот завтра с утра в район поеду, возьму вас с собой. Небось никогда лошадьми не правили, поучитесь.
Толька подумал: что-то говорят о нем на заводе. Ищут, наверно. Бригадир ругается, Федор ругается, мать охает и тоже ругается. Но так захотелось ему научиться править лошадьми, так не хотелось уезжать от сосен, приволья и от Сережки, что он прогнал неприятные мысли. А если бы он заболел? Если бы, например, он сломал себе руку? Ведь обошлись бы без него…
Целую неделю мальчики прожили в деревне и порозовевшие, с бидонами и кошелками гостинцев для Сережкиной матери возвратились на Кружилиху.
Толька скучнел по мере того, как поезд приближался к Кружилихе. Остаток дня он просидел у Сережки, потом с отвращением пошел домой. Открыл дверь своим ключом, посмотрел – мать и девчонки спят, Федора нет дома – и поскорей забрался в постель… Скоро пришел Уздечкин; Толька закрыл глаза и стал ровно дышать.
Уздечкин повернул выключатель и увидел Тольку.
– Негодяй, – сказал он тихо, чтобы не разбудить девочек; лицо его потемнело, на скулах заходили желваки… – Негодяй, если бы она не сестра тебе, я бы сейчас, сию минуту… как есть – на улицу… – Он прислонился к дверному косяку и замолчал.
Толька быстро сел на кровати и крикнул:
– Ну и ругайся, я знал, что ты будешь ругаться, ты только и знаешь, что ругаться…
Уздечкин смотрел на него, лицо его все темнело…
– Ты и с ней ругался! – кричал Толька, спеша взять перевес в этой ссоре, где – он это прекрасно понимал – он был кругом виноват, а Уздечкин прав. – У тебя все плохие, ты один хороший! Тебе плохо, так ты на всех кидаешься!..
Валя проснулась от крика и громко заплакала.
– Ну, ты еще чего! – сказал Уздечкин надорванным голосом. – Спи. Спи. Спи, слышишь?.. – Он уложил ее, подоткнул одеяло.
Ольга Матвеевна поднялась, смотрела перепуганными глазами, спрашивала:
– Что тут?.. Кто кричит?.. Господи, и ночью покоя нету!
Толька отвернулся к стене и заплакал скупыми, душными мальчишескими слезами.
…И никто не спросит, что с тобой было в эти семь дней, и некому даже рассказать, как ты правил лошадьми!..