Уроборос, или Мир наизнанку - страница 22

Но, если манипуляция подается не под соусом своего величия, а под соусом внезапно нахлынувших чувств от встречи с тем самым/той самой, особенно на фоне одиночества и уроборической тоски у такого же инфантильного субъекта, то приманка может быть легко захвачена и оба будут втянуты в увлекательную игру в «воплотителя мечты», причем, вероятно – взаимную, с очевидным печальным исходом взаимных же претензий, как это произошло и в моей жизни. Спустя много лет, прошедших после развода, я поняла, что именно таким паттерном руководствовалась, вступая в брак, возлагая на мужа надежды на свое будущее благополучие, которые он просто не мог воплотить в жизнь в силу особенностей своей личности, а потом обвиняя его в том, что все сложилось не так, как планировалось. Ведь, если выйти за рамки субъективности, становится очевидным тот факт, что с самого начала было ясно, что этот человек не сможет дать мне то, чего я от него хотела, у него просто нет и никогда не было возможности воплотить в жизнь мою мечту. Справедливости ради надо сказать, что и мой будущий на тот момент муж, очевидно, также видел во мне «воплотителя мечты», чем и объясняется внезапно вспыхнувшая влюбленность и скоропалительный брак. Мы оба сыграли друг с другом в эту игру и оба расплатились за это пятнадцатью годами мучительного брака.

Вероятно, в подобной неосознаваемой тоске и одиночестве может скрываться и причина расстройств пищевого поведения (РПП), когда прием пищи позволяет заглушить не только чувство голода, но и ощущение тоски (в моем случае от одиночества).

Я думаю, что РПП – сплошное закольцованное в уроборической структуре аутосадо-мазо: тоска —> переедание —> аутоагрессия от полноты —> голодание —> тоска.

Ночью я могу утолить голод (я стала оставлять для себя на тумбочке рядом с кроватью перекус) – купируется тоска, днем я могу осознавать тоску – купируется переедание. Важно удовлетворять голод быстро по мере возникновения и не употреблять пищу, когда его нет. Необходимо вернуть естественную физиологическую регуляцию пищевого поведения, без примесей психологических компульсий.

Эта описанная мной тоска характерна для каждой уроборической личности, связана она с недостижимостью иллюзорной мечты и выражена в разной степени – у кого-то сильнее, у кого-то слабее. Поэтому люди, в попытке заглушить это чувство, находятся в постоянном общении или в работе. Остановка движения чревата обострением тоски, с этим связана невозможность быть одному, без пары, наедине с собой. Также я думаю, что страдала наиболее жесткой формой этой тоски, поскольку она, вероятно, впервые посетила меня сразу после рождения, повлияв на формирование всех последующих психологических реакций. И закрепившись после повторного отвержения матерью, совершенно не злонамеренного, заложила основу для неустанного поиска партнера, который бы мне дал ту любовь, которой не существует между взрослыми людьми. Я не могу и не хочу обвинить маму в нелюбви – ситуация в роддоме вообще не имеет к ней отношения, такая была система. А отправку меня к бабушке я не воспринимаю, как желание избавиться. С точки зрения мамы ничего особенного не произошло, она отвезла меня к своей матери, потому что закончился академический отпуск, и надо было выходить на учебу. То, что я без матери и без материнской груди попала к незнакомым для меня на тот момент людям – я ведь не знала, в свои 9 месяцев, что это мои родные бабушка и дедушка – тоже никого не смущало, это была общая практика. В те времена декретный отпуск был коротким, дальше ребенка отдавали или в ясли, или родственникам, но все обязаны были работать, и родители отца, в доме которых жила тогда молодая семья, видимо тоже работали, поэтому не могли ухаживать за мной. К тому же, я оказалась не в яслях на пятидневке, а у любящих людей, и мама приезжала так часто, как могла. И бабушка, с которой я провела детство, была чудесной женщиной. Но у нее был большой дом, поросенок, корова, огород, она шила на заказ и просто физически не могла уделять мне столько внимания, сколько мне требовалось. То есть в моем детстве не было ничего сверхъестественно травмирующего. Тем не менее, того, что было, оказалось достаточно, чтобы моя психика застыла в инфантильной уроборической структуре со всеми ее сложностями. Ведь новорожденная я не могла знать и понимать особенности родовспоможения в той стране, где родилась, когда из теплого «рая» утробы, пройдя через боль и страх рождения, на 10 часов (это же бесконечно долго, наверное, мне тогда казалось, что навсегда) оказалась в одиночестве, в холоде (раньше ведь все время 36.6С) и, возможно, голодной (конечно покормили, но это не то же самое, что питание через пуповину). Так же как девятимесячная я не могла расценить как заботу о себе отправку к бабушке, когда в один день исчезли и мама, и ее грудь, и я оказалась среди людей, которых раньше не видела. Я, безусловно, воспринимала это однозначно – как отвержение. Фактически тот сон про визит в прошлое был буквален – чтобы вернуться в настоящее, в реальность, надо совершить путешествие в начало жизни. К матери.