«И всегда буду бояться. Никогда не смогу справиться с собой. Не узнаю, каково это – быть смелой».
Она страшилась материнских припадков угрюмости. Боялась обидеть дядю Бенджамина. Заранее ежилась от оскорблений тети Веллингтон, язвительных реплик тети Изабель, неодобрения дяди Джеймса. Не смела противостоять мнениям и предрассудкам семьи, нарушить приличия, говорить что думает. Трепетала перед нищей старостью. Страх, страх, страх – ей никогда не сбежать от него. Он связал и опутал ее стальной паутиной. Только в своем Голубом замке она находила временное избавление от страха. Но в это утро Валенсия больше не верила в Голубой замок. Ей никогда уже туда не попасть. Двадцать девять лет – и не замужем, нежеланная. Что ей делать в сказочных владениях? Раз и навсегда она выбросит эту детскую чушь из головы и решительно взглянет в лицо реальности.
Отвернувшись от беспощадного зеркала, Валенсия посмотрела в окно. Открывавшийся из него безобразный вид угнетал до боли: за покосившимся забором, в соседнем дворе, полуразрушенная вагонная мастерская, обклеенная грубыми, дико раскрашенными рекламными плакатами; вдали маячит закопченное здание железнодорожной станции, где даже в этот ранний час слоняются жуткие бродяги. В потоках дождя пейзаж казался безотрадным, как никогда; особенно резала глаз реклама, призывавшая «сохранить цвет лица, как у школьницы». Это было просто невыносимо. Нигде ни проблеска красоты. «Совсем как в моей жизни», – мрачно подумала Валенсия. Но этот всплеск горечи быстро пошел на убыль. Она примирилась с тем, что видит, покорно приняла все как есть, по всегдашнему своему обыкновению. Что же поделаешь? Она одна из тех, кто неизменно остается на обочине жизни, пролетающей мимо. И ничего тут не изменить. В таком вот настроении Валенсия и спустилась к завтраку.
К завтраку всегда подавали одно и то же: овсянку, которую Валенсия ненавидела, и чай с тостом и ложечкой джема. Две ложки в глазах миссис Фредерик выглядели пустым расточительством, но Валенсия не роптала: она ненавидела и джем. В холодной и мрачной столовой холода и мрака словно бы прибавилось. За окном потоками лил дождь. Со стен, из скверных золоченых рам, шире самих портретов, сурово взирали ушедшие в мир иной Стирлинги. А кузина Стиклс – подумать только – еще и пожелала Валенсии, чтобы этот день повторялся и повторялся!