– Мама, – неуверенно произнесла она, – ты не против называть меня Валенсия? Имя Досс такое… такое… Мне оно не нравится.
Миссис Фредерик изумленно воззрилась на дочь сквозь очки с толстыми линзами, которые делали ее взгляд особенно неприветливым.
– А что не так с Досс?
– Это имя кажется слишком… детским, – пробормотала Валенсия.
– О! – Улыбки были не в ходу у миссис Фредерик, как и у всех в семье Венсбарра. – Понимаю. Кстати, оно очень тебе подходит. Честно говоря, ты все еще ребенок, мое дорогое дитя.
– Мне двадцать девять лет, – в отчаянии воскликнуло «дорогое дитя».
– На твоем месте я бы не кричала об этом на каждом углу, – посоветовала миссис Фредерик. – «Двадцать девять»! Когда мне исполнилось столько, я была замужем уже девять лет.
– А я вышла замуж в семнадцать, – гордо добавила кузина Стиклс.
Валенсия украдкой взглянула на них. Миссис Фредерик, несмотря на ужасные очки и крючковатый нос, который делал ее похожей на попугая больше, чем саму птицу, вовсе не выглядела уродливой. В свои двадцать она, возможно, была довольно симпатичной. Но кузина Стиклс! Удивительно, что нашелся мужчина, которому она понравилась. Валенсия подумала, что кузина Стиклс, с ее широким, плоским, морщинистым лицом, с родинкой на кончике короткого носа, щетиной на подбородке, желтой морщинистой шеей, выцветшими глазами навыкате, складками у тонкого рта, все же имела перед ней преимущество – право смотреть сверху вниз. И кузина была нужна миссис Фредерик. Валенсия с горечью размышляла о том, каково это – быть кому-то необходимым, быть желанным. Она вот не нужна никому на свете, и, случись ей исчезнуть, никто не скучал бы по ней. Она стала разочарованием для своей матери. Никто ее не любит. У нее никогда даже не было подруги.
«Я лишена даже дара дружбы», – горестно призналась она самой себе.
– Досс, ты не доела свой тост, – укорила миссис Фредерик, указывая на малоаппетитные корки.
Дождь лил без остановки до полудня. Валенсия шила лоскутное одеяло. И до чего же она ненавидела это занятие. Никому не нужные, заполонившие дом одеяла! Три больших сундука на чердаке были забиты ими до краев. Миссис Фредерик начала копить одеяла, когда Валенсии исполнилось семнадцать, и не оставляла своих стараний, даже заподозрив, что они вряд ли понадобятся. Дочь должна была трудиться, а нитки и канва для вышивания стоили слишком дорого. Между тем безделье в доме Стирлингов считалось величайшим грехом. В детстве Валенсию каждый вечер заставляли записывать в ненавистную ей маленькую черную книжицу свою каждую праздную минуту. По воскресеньям она должна была складывать эти минуты и вымаливать за них у Небес прощение.