– «Фиш а-ля Дашков». Прошу!
Накладывает мне неведомой еды, сам садится к столу.
– Ну? Как?
– Вкусно! Вот уж не думала, что ты умеешь готовить.
– Нужда научит. Мм! Блеск! Что смотришь?
А я правда не свожу с него глаз.
– Никогда не видела, как ты ешь.
– Ну уж!
– Не борщ в столовой, а дома… Как пьешь – видела. Как закусываешь… А как ешь, когда мы одни, да так с аппетитом – ни разу.
Он уплетает кусок за куском, вертит головой, мычит что-то с полным ртом, и подбородок в соусе – ну точно как Антошка, поросенок.
– Ты еще много чего обо мне не знаешь.
– Правда не знаю. Ты мне не рассказываешь.
– А ты спрашивай. Но только при этом ешь, а то все остынет.
– Ага… ем… Вот, например, это правда, что вас с Бруевичем в школе из комсомола исключали?
– Было. Мы сатирический журнал издавали. «Жызнь» назывался. Через «ы».
– Почему через «ы»?
– Чтобы смешнее. Правда, для некоторых это кончилось совсем не смехом. Мишка Маслов так в институт и не попал, автослесарем работает. А Шуйкин и вовсе куда-то сгинул. Выплыли только я, Бруевич и Маринка.
– Что еще за Маринка?
Он посмотрел на меня, засмеялся и погрозил укоризненно пальцем.
– Малыш! Я уже человек немолодой, поживший, и задавать такие вопросы… А журнал правда был смешной. Я там тоже стихи писал: «Моя жена состарится, уедет в Конотоп, и в бане будет париться, и враг ей будет клоп». Маме очень нравилось. Она до сих пор все это в комоде хранит.
– А я твою маму никак себе не могу представить. Ты на нее похож?
– Похож. – И с обидой: – Ты фиш а-ля Дашков будешь лопать или я тебе не угодил?
– Буду, буду, лопаю. Очень угодил! Как ты не понимаешь, что мне все интересно, каждая мелочь, каждая секундочка твоей жизни… Каждая твоя клеточка, – отвечаю я и чувствую, что глаза у меня влажнеют, то ли от счастья и умиления, то ли от страшной, ненужной сейчас мысли, что вслед за субботой и воскресеньем придет понедельник…
– …ты меня любишь? Я глупая… но все равно скажи… Я тебя никогда не спрашивала и не спрошу больше. Скажи: ты меня любишь? Только правду…
– Конечно люблю, малыш. Кого же мне еще любить, если нас только двое на всем этом свете…
Вечером мы зажгли камин и сидим перед ним, уютно устроившись на шкуре. В комнате темно, только убаюкивающий свет от камина, непрочное колебание теней. И кажется, что мы сидим здесь вечно. И мысли плывут в этом свете куда-то беспорядочно.