Семья Вали эвакуировалась под Свердловск, в посёлок Новая Ляля. Когда-то в этих местах были сталинские лагеря, поэтому москвичей там ненавидели. Соседка даже за деньги не хотела продавать Валиной маме молоко. Эвакуированные из Москвы семьи жили в общем бараке. Валя со своей мамой жила в отдельной комнатушке. В других комнатушках ютилось по четыре-пять семей. Валя подружилась с девочкой из многодетной семьи, в которой было четверо детей-сирот, так как их мать умерла. Их отец работал с утра до ночи, и дети были предоставлены самим себе. Валя подкармливала свою подружку, так как её мама как жена погибшего на фронте командира имела льготу на питание. В основном эвакуированные питались «затирухой» – разведённой в воде подсолённой мукой, так что Валя прекрасно сознавала, что в стране идёт жестокая война.
Получив извещение о гибели отца, мать решила возвратиться в Москву. Однако доступа в столицу ещё не было. В военкомате матери посоветовали обратиться в Московское правительство, что она и сделала. Оттуда пришло разрешение, и в 1943 году семья вернулась в столицу. Возвращались они через Свердловск. В ожидании поезда на Москву Валя и её мама стали свидетелями прибытия поезда с измождёнными жителями Ленинграда. В столовой всем им раздали бесплатный обед, но он состоял всего лишь из одной, максимум двух ложек пищи. Валя спросила маму: «Почему им дают так мало еды?» Мама ответила: «Потому что они истощены. Если им дать больше, у них может быть заворот кишок».
Когда Валя пошла в туалет, то увидела лежавшую на полу умершую женщину, пережившую блокаду и долгий путь по железной дороге и погибшую перед самым спасением. Там же, в туалете, её засыпали опилками. Когда Валя стала рассказывать об увиденном маме, то сидевший рядом фронтовик поведал им жуткую историю:
– Я, конечно, очень вас понимаю. Вы потеряли на войне мужа, но ещё страшнее, когда твои родственники хотят тебя съесть. Я из Ленинграда, – продолжал он, – приехал с фронта, чтобы навестить родню. Привёз им продукты, тушёнку. Лёг спать. Слышу, они переговариваются меж собой: «Давай сейчас его прибьём и расчленим». Мне на фронте никогда не было так страшно, как в тот момент. Я закряхтел, заворочался. Они замолчали. Я встал, обулся, надел шинель. Они спрашивают: «Ты куда?» Я сказал: «В туалет». А сам убежал из этого дома, от своей родни без оглядки! Вы знаете, я видел там трупы на улицах с отрезанными щеками, так что хорошо, что ваша тётенька всё-таки доехала до Свердловска, а то, бывало, трупы выбрасывали из вагонов.