– Я не… – собиралась было запротестовать Эмори, но вдруг передумала: – Я принимаю ваши извинения, сержант Ройс.
Ее удивляло, как противоречиво здесь к ней относились – сначала, как к узнице, затем, как к настоящей леди, и наоборот.
– Но, прошу, скажите, как долго мне еще здесь находиться?
– К сожалению, не могу сказать, – ответил сержант Ройс. – Нам придется дождаться, пока Совет закончит собрание.
– И как много времени это обычно занимает?
– Не могу сказать.
– А где я вообще нахожусь?
– Не могу сказать.
– Безумие какое-то… – полнейшая неизвестность уже начинала ее злить.
– Простите за возможную бестактность, миледи, – произнес Ройс. – Но могу я поинтересоваться, сколько вам лет?
– Не могу сказать, – вырвалось у Эмори и она тут же захлопнула рот. – Прошу прощения, – не совсем искренне извинилась она и отметила, что лицо гвардейца дрогнуло. – Мне семнадцать.
Брови сержанта приподнялись. Он посмотрел на Эмори так, словно у нее рога на голове росли, не меньше.
Такие же взгляды были у всех гвардейцев, которых она встречала по дороге. У тех, кто нес службу в коридорах и тех, кто дежурил на входе. Они почти не двигались, никто с ней не заговорил. Но это не мешало им смотреть, и от взглядов этих Эмори все время одергивала подол плаща и нервно теребила волосы, не зная, куда себя деть.
– Мне велено проследить, чтобы миледи ни в чем не нуждалась, – наконец объявил сержант Ройс, видимо, справившись с удивлением.
– Я не леди, – все же возразила Эмори.
– Прошу прощения… – растерялся сержант.
– Не нужно больше извиняться, – раздраженно выпалила она.
– Прошу…
Эмори изогнула бровь. Ройс запнулся.
Она только теперь обратила внимание, насколько тот был молод. Возможно, всего на пару лет старше ее самой.
– Я просто побуду здесь и прослежу, чтобы заклинательница была… в порядке, – поклонился сержант Ройс и отошел к стене.
Он больше ничего не сказал, и Эмори поблагодарила за это Святых.
Во рту все еще ощущалась горечь после крепкого чая, разбитые колени болели и пульсировали, ночная рубашка отсырела за то время, что Эмори провела в темнице, и голые ноги в больших гвардейских ботинках, которые ей выдали, начинали гореть и чесаться.
Она устала. Замерзла. Невероятно сильно хотела домой.
Слава Святым, ей хватало духу сдерживать слезы, и за это Эмори невольно зауважала саму себя чуточку больше.