Больше никому в деревне не разрешается читать эти книги, но для Эмори сделано исключение: их головоломки – единственное, что может надолго удовлетворить ее ненасытное любопытство.
– Только никому ее не показывай, – предупреждает Ниема, когда они выходят из комнаты на балкон. – А то испугаются.
Эмори крепко прижимает запрещенную книгу к животу.
– Спасибо, Ниема.
– Отплати мне, придя завтра в школу. – Видя, что возражение готово сорваться с губ Эмори, она поспешно добавляет: – Не потому, что этого хочет твой отец. Ты сделаешь одолжение лично мне. Если тебе не понравится, вернешься к своей пьесе.
Взгляд Ниемы скользит куда-то поверх плеча Эмори, и молодая женщина оглядывается. В ворота деревни входит сын Ниемы, Гефест. Его бритая голова низко опущена, а широкие плечи ссутулены так, словно на них давит небо.
Гефест приходит в деревню, только когда нужно что-то починить или построить. В остальное время он живет один в дикой местности, и это так пугает Эмори, что даже упоминание о нем вызывает у нее беспокойство.
– Что он здесь делает? – спрашивает она вслух.
– Ищет меня, – рассеянно отвечает Ниема.
Взгляд Эмори возвращается к лицу старейшины. Она считала, что знает все настроения своей учительницы, но теперь видит в ее чертах нечто такое, чего никогда раньше не видела. Кажется, это неуверенность, а может быть, и страх.
– С тобой все в порядке? – спрашивает ее Эмори.
Ниема смотрит на нее, но думает, видимо, о сыне.
– Завтра вечером я собираюсь провести один эксперимент, который не получался у меня уже много раз, – говорит она, подбирая слова так медленно, словно ощупью бредет в темноте. – Если и теперь ничего не выйдет… – Она замолкает, нервно прижимая руки к животу.
– Если ничего не выйдет… – подталкивает ее Эмори.
– Тогда мне придется совершить непростительное, – говорит она, наблюдая, как Гефест исчезает за кухней. – А я не знаю, хватит ли мне на это сил.
4
Адиль в бинокль следит за Эмори и Ниемой, которые разговаривают на балконе общежития, и его сердце бешено колотится.
Он сидит на середине восточного склона вулкана, куда забрался по лавовым трубкам, которых на этом участке полно. Вокруг него толстая корка пепла и черные скалы с острыми как бритва краями. Как будто это мысли Адиля вырвались из него и опалили землю.
До деревни отсюда тридцать миль, но он выбрал этот наблюдательный пункт, потому что отсюда хорошо просматривается все, что за стеной.