Полина, проводив мать, с тревогой посмотрела на мужа. Евгений вскочил. Забегал по комнате.
– Полина, умоляю, – он был в отчаянии, – усмири её. Это ни в какие ворота не лезет!
– Я же просила тебя быть повежливее. – Гримаса отчаяния перекосила лицо жены. – Мать нам добра желает.
– Господи, пошли мне терпенья. Это я-то невежлив? – возмутился Евгений. – Она меня топчет. Унижает как личность. Подавляет.
Лицо Евгения заалело, в своём праведном гневе он был необычайно красив и беззащитен. Полина с восхищением смотрела на мужа: ей было неважно, что он говорит, слова были лишь фоном для её всепоглощающей и преданной любви.
– Она полагает, что революция делалась для таких как она, и считает себя вправе помыкать и указывать, как жить и что делать.
– Евгений, она столько в меня вложила. – По бледным щекам жены пролегли солёные бороздки.
Муж мгновенно сник.
– Успокойся, Полюшка, я не со зла: все нервы она мне вымотала. Просто не могу никак понять, как это ты, моя вишенка, так далеко от этого яблока упала…
Всё шло своим чередом, пока по непонятной для Марфы причине не стали сворачивать НЭП. Как сказал один из жильцов, стуча по дворовому столу костяшками домино:
– Душат, сволочи, спасу нет, очевидно, что конфисковывать начнут, бюрократы чёртовы!
– Правильно душат! Неча нашу кровушку жрать! Не всё коту Масленица, будет и Великий пост, – отреагировал один из пролетариев.
– Что, завидки берут? – подколол первый. – Коммэрция – это тебе не лысину мхом выкладывать да экспроприировать что ни попадя.
– А я тебе ща на деле покажу, кто кому выкладывает! – Пролетарий, опрокинув стол, ринулся на защитника НЭПа.
Тихо стоящая в стороне Марфа по старой привычке вытащила из кармана свисток.
– Милиция, убивают! – истошно завопила она.
Мужики разбежались. Марфа же заволновалась: не было бы беды. И вправду, слыхала, что всё под корень изымать начали. Неужели и до неё дойти может? Но она же «пролетарская жилка», как говорила та, сопливая, что в кожанке. Однако соломку подстелить стоит: не мешало бы к Игнату сходить, уж он-то наверняка всё знает.
Заурядный будничный день в комиссионке был надломлен сдавленным возгласом вбежавшей дочери:
– Мама, зачем? Зачем ты написала донос на Евгения?
Марфа приосанилась:
– Это не донос, это сигнал. Пусть поприжмут, чтобы не клепал что ни попадя.