Итак, личное. Эти обои, на стенах уже давно переклеенные, были куплены по случаю первого сентября, когда в хозяйственном магазине не оказалось очереди. Было так. Уже в последний день августа я заметила: осень прошлась по кронам деревьев, пробуя листья на прочность окраски. Осень – художник, – сказала я Вадиму. Как всегда было в нашей оставшейся в прошлом совместной жизни, он не сразу понял. Ему вечно приходилось объяснять, и я продолжила:
– Сначала она делает небо более бледным, потом принимается за кусты и деревья. Она радует красками – золотым, столь любезным глазу человека, багряным, зеленым, а если еще добавить тень, которая тоже имеет оттенки, то кто скажет, что она – не истинный художник?
– Кажется, это называется антропоморфизм, – осторожно заметил Вадим в ответ на мою тираду. Прожитые вместе годы не пропали даром хотя бы для него – набрался литературоведческих терминов, в то время как я ничего из его технической специфики не усвоила – не хотелось засорять мозг. Мы шли по аллее Измайловского парка, где вместе в последний раз гуляли лет семь назад – тогда жили неподалеку и все дорожки были отмечены нашими молодыми ногами и позже – колесами коляски с Маринкой. Вадим, чьи мысли были мне не подвластны, шагал молча, а я додумывала аналогии. Мне пришло в голову, что, раз на то пошло, то осень еще и специалист по запахам. Этот парфюмер добавляет в воздушный настой что-то такое, что заставляет жадно вдыхать и закрывать глаза. Мне хотелось сказать это бывшему мужу, но я знала, что он опять не поймет. Назовет романтиком, мечтательницей и фантазеркой, как бывало не раз.
– Где ты остановился, Вадик? – спросила я. Он ответил, что у знакомых, добавил, что я их не знаю. А меня озарило: женщина, к которой он ушел, ревнивая сибирячка, подруга детства, наконец-то заполучившая свою любовь, взяла с него слово не останавливаться у бывшей жены, и он это слово держал. Кто она, эта колдунья? Нивх? Потомок айнов или, может, японка? Тунгуска? Бурятка? Из того пространства, где мне не было места, тихо, но грозно о чем-то предупреждая, звучал шаманский бубен. Там женщина в расшитой цветной тесьмой оленьей дубленке кидала в костер наши совместные воспоминания, и только на одно у нее не поднималась рука: на его память о дочери. А все остальное он успел забыть: первый взгляд и разные слова… с одинаковым хорошим смыслом.