Был какой-то июнь. Его рикошетило жутко.
Я уже не боялась внутри оставаться одна,
а вот выход на улицу или проезд на маршрутке
вызывали сомнения в степени пользы-вреда.
В холодке мне встречались забытые в месяцах тени,
монологи о смысле и прочей святой ерунде.
Я боялась окна нараспашку, как битой ступени,
и потом оказаться не здесь, а неведомо где.
Я держала дистанцию и обнимала деревья.
Разморозивши вишню, пекла надоевший диплом.
Собирала рецепты на будущее. Безделье
пресекала на фильме не первом и не на втором.
И брала себя в руки – искала работу на вечность.
Пока живы – бессмертны, но как принять это «пока».
И зачем мне такая унылая чистосердечность,
предсказавшая муторность вируса и облака?
Я писала по осени девять последних записок
дорогим и любимым. Читала за новый этап
и любила кого-то хорошего, кто мне был близок
через годы и мили, сквозь шумом набитый чердак.
Или нет. Глупый вымысел в розовых строчках.
Знаю цену за якорь трёхпалубным кораблям
и ненужные томные рыхлые многоточия
посылаю подальше, возможно, ко всем чертям.