Едва два зубастых льва обняли прямоугольный флаг, отпечатавшись на красной лужице сургуча, мужчина протянул слуге пакет и совершенно серьезно сказал.
– Если со мной что-то случится, а мои друзья не позаботятся о Митеньки, ты Игнат, поезжай домой, к тете Акулине, да попроси указать место, где книги мои хранятся. Вот и положи к ним письмо это. Будет моя подмога мальчонке. Только, Игнат, если же все хорошо у него будет, не береди душу. Пускай письмо так в назначенном месте и останется.
Тут Игнат бросился в ноги к барину и принялся причитать.
– Да, как же так, на кого оставите нас-то с Митрием Николаевичем. Ваша сиятельство, не оставляйте нас сиротами! – голосил лопоухий парень, смачно шмыгая носом.
– Полно, полно Игнат. Подымайся и наказ мой исполни. И окна закрой, что-то очень ярко, – хрипло заметил хозяин дома и медленно, переваливаясь с ноги на ногу, заковылял к расправленной постели, единственному белому пятну комнаты, оформленной в темных тонах.
Слуга дождался пока больной взберётся на ложе, подложил под одеяло свежую грелку и подошел к окну. На улице, в отличии от мрачной комнаты пятидесятилетнего графа, кипела жизнь. По двору суетились девки, обряженные в полученные на Рождество цветастые платки, бегали носильщике, обеспечивающие провизий весь дворец, и звонко смеялись малые ребятишки, а рядом их матери перетряхивали грязную одежду. И все они, от мало до велика, знали, что хозяин страшно занемог, отчего то один, то другой поднимали глаза к черным окнам второго этаже, откуда на них смотрел Игнат. Всего каких-то пять лет назад, он точно так же стоял у окна другой комнаты и смотрел на февральское небо, траурным пологом, закрывшим мир для всех жителей Дворца на набережной Фонтанки.
Слуга задернул портьеру и погрузил помещение в кромешный мрак, которого всем сердцем жаждал больной.
– Ну, что за прелесть вы мне привели, Агата Борисовна, – всплеснула руками седовласая миниатюрная старушка с добрыми, по-ребячески искрящимися серыми глазами, сама едва виднеющаяся над письменным столом, заваленным увесистыми папками.
Если под прелестью она имела ввиду почти двухметровую особу, обряженную с доброй руки соседки в клетчатое платье неясной расцветки, к тому же белобрысую и до неприличия нервную, то старушка-одуванчик не ошиблось, это действительно была я. И сегодня мой первый рабочий день на месте, где я вообще не собиралась находится. А про начала карьеры на должности несчастного архивариуса, глотающего пыль, и речи быть не могло.