После второй рюмки, в которую входило полстакана водки, в животе потеплело, потеплело и на душе. Грезы улетучились, осталась одна реальность – свадьба, гости, накрытый стол и необыкновенная легкость. Он повернулся к невесте и предложил вина. Та приняла полную рюмку с суетливой торопливостью:
– Ты и себе налей, одна я пить не могу.
Он охотно налил, и они выпили. Потом один за другим стали подниматься гости со словами поздравления и подарками, и за все надо было выпить. Хмель все сильнее овладевал Петром. Теперь на пьяные крики «горько» он брал инициативу в свои руки и целовал невесту с пьяной непосредственностью, долго и страстно. Она не сопротивлялась и, даже напротив, отвечала на них. Постепенно за столом становилось все меньше и меньше гостей. Время приближалось к полночи, и за столом остались родители, подруги да самые крепкие из гостей. Кто мог, ушел домой, те, что не смогли, спали теперь по всему дому, куда хватило сил добраться. Наконец и молодых с шутками, прибаутками и пением подруг повели в отведенную для них комнату. Когда молодых оставили одних, плотно прикрыв за собой дверь, невеста неспешно сняла свой свадебный наряд и облачилась в длинную сорочку. Петр подошел к ней на непослушных ногах, попытался обнять, но она легко толкнула его, и он завалился на кровать. Что было дальше, он не помнил. На утро мать с гордой улыбкой показывала гостям следы непорочности дочки на простыне. Для большинства гостей не было секретом, что это кровь курицы, а для Петра это было и гордостью, и жалостью, и невольно навернувшимися на глаза слезами. К его похмелью присоединились боль и горькая обида, ведь за этим провалом памяти что-то скрывалось, там остались его мечты и невыраженные нежность и благодарность. Поэтому на второй день свадьбы он наотрез отказался пить водку, собственно, никто на этот раз его и не уговаривал. Веселье в этот день уже не было таким бесшабашным, как накануне. Похмельные гости опьянели быстро, немного поплясали под гармонь, попытались, было петь, но стройной мелодии не получилось. Тогда один за другим стали вставать из-за стола. У двери Наталья каждому наливала на посошок, нимало не беспокоясь о том, что этот посошок скорее свалит с ног, чем поддержит.
Этой ночи Петр ждал с огромным нетерпением. Он жаждал реванша за потерянную брачную ночь. Лишь стали сгущаться сумерки, он увлек Лену в спальню. Она вяло сопротивлялась, позволяя, однако, его рукам раздевать ее. В постели на его ласки не отвечала, и лишь когда ласки разожгли в ней непреодолимое желание, повернулась на спину и властно потянула его на себя. Все закончилось очень быстро, он почувствовал звонкую дрожь ее тела и сам взорвался вместе с ней, хотел лечь рядом, но ее руки удержали его и принялись ласкать требовательно и многоопытно, пока он не смог продолжить. Несколько раз ее тело выгибалось, и по нему пробегала внутренняя дрожь прежде, чем игра закончилась. Он откинулся и лег на спину. Это была его первая женщина, он не имел никакого опыта в подобных делах, но знал кое-что из рассказов парней. Это никак не вязалось с поведением жены, что и поразило его, но еще больше он был поражен, когда под утро его разбудила тяжесть ее тела. Она оседлала его, воспользовавшись утренней эрекцией, и до рассвета продолжала скачку. Когда, уставшая, легла рядом, он спросил: