Ветер шевелил расшитые восточными узорами занавеси надо входом в перистиль и легкий полог над постелью. За занавесями, за пологом, за тугими гроздями глициний, за каменными портиками с фонтанами и розовыми кустами, мерцала звездами глубокая южная ночь. Ночь зажгла лампады вдоль белых стен, между вазами, резными скамьями и высокими столиками. Розовый свет ночных светильников, приглушенный пологом, неощутимо скользил по обнаженной коже, обрисовывая плавные линии женского тела и рельефные мужского. Вслед за светом жадно скользили ладони и губы, отыскивая знакомые выпуклости и впадинки; гладили, обжигали, посылали по току крови волны жаркой, ненасытной дрожи. Тела танцевали, отдавшись музыке любви, проливающейся гулкими ритмами сердечных ударов, мелодией страстного шепота, тихих стонов и вздохов. На покрывалах, на пологе, извивались причудливые тени, тонули в зрачках, расширившихся от желания, прятались между цветных подушек. Подушки разметались по углам, сбежали на пол, шелк простыней смялся, сбился, перемешался со стонами и потом. Нежные касания и яростные ласки, объединившись с ночными ветрами, с мягким светом, с тенями, с ритмичными ударами сердца, поступательно поднимали ощущения на максимум, взвинчивали спирали ярких радуг, чтобы вдруг взорваться, рассыпаться в снопах ослепительных искр.
Корнелий и Антония задыхаясь распростерлись среди произведенного ими же самими хаоса. Она, оставшись лежать сверху, забывшись перебирала пальцами густые влажные волосы у него на виске, потом спустилась по щеке, до раскрытых, распухших от поцелуев, все еще жаждущих губ. Он поймал ее пальцы губами.
– Моя жена! Моя законная жена! Навсегда, слышишь? – прошептал он ей, – Так невероятно осознавать, что ты навсегда моя! Я люблю тебя!
Она приподнялась над ним, заглянула в бездонную ночную глубину невероятных глаз. Вспомнила, как он впервые по приезде сюда назвал ее женой. Вспомнила жаркие клятвы под солнцем в маковом поле, долгую дорогу до виллы, а потом такую же, как эта, звездную ночь и огромный дом, залитый огнями; толпу встречающих на ступенях широкой лестницы. Корнелий ни минуты не сомневаясь назвал Антонию перед рабами и вольноотпущенниками супругой; вдохновленный подхватил на руки, перенес через высокий порог. Происходящее никак нельзя было назвать настоящей свадьбой. Не было многочисленных гостей, которые прославляли бы молодых. Не было положенных ритуальных песен и танцев. А еще, браки между знатью и актерами были строго запрещены со времен Октавиана Августа. Называть Антонию женой в Апулийской глуши, при собственных рабах Корнелий мог сколько угодно, но оформить такой брак по закону вряд ли бы сумел, не обладая теми могуществом и властью, которыми обладал Марк Аррецин Клемент, префект Великого Рима.