Дни превратились в мучительную ночь. Надежда найти Арториуса живым таяла с каждым часом. Моральный дух гарнизона, уже потрепанный предыдущими инцидентами, резко упал до новых глубин. Шепот, казалось, становился громче, тени темнее, чувство того, что за ними наблюдают, усиливалось, наступая на них со всех сторон, из каждого угла этого проклятого объекта. Валериус видел страх в глазах своих людей, слышал его в их приглушенных разговорах, чувствовал его в холодной, липкой хватке собственного сердца, понимая их боль, понимая необходимость ответа, который принесет спасение.
Затем, как раз когда отчаяние угрожало поглотить их всех, произошел прорыв. Патрульная группа, обыскивавшая заброшенное хранилище возле секции гидропоники, нашла его. Сержанта Арториуса, или то, что от него осталось. Он был жив, но едва. Он съежился в углу, его униформа была разорвана, его тело покрыто странной маслянистой грязью, которая напоминала то, что, по сообщениям других членов экипажа, нашли. Его глаза были широко раскрыты и пусты, он смотрел в никуда, видя ужасы, которые он не мог забыть. Его разум, казалось, разбился, отступил в темное, недоступное место, где никто не мог до него добраться, а также объяснить ужасы, которые он теперь переживал без конца, пока не наступит его смерть.
Его срочно доставили в медотсек, где Медицинский хирург Гамма-3, которому помогал его лечащий врач неустанно трудился, чтобы стабилизировать его состояние. Но ущерб был не только физическим. Разум Арториуса исчез, потерянный для всех ужасов, которые он пережил в темноте. Он был кататоническим, не реагировал, его тело было всего лишь пустой оболочкой, живым трупом. Но даже в таком состоянии его постоянная дрожь и судороги говорят другим об ужасах, которые он видит в своем сознании. Этот случай может снова стать решающим ключом к выяснению того, что произошло. Но как можно расследовать такой непредсказуемый случай? Валериусу еще предстоит выяснить это.
Но затем, словно щелкнул какой-то скрытый переключатель, Арториус начал говорить. Не связными предложениями, а фрагментарными, разрозненными фразами, его голос был рваным, гортанным шепотом, который, казалось, вырывался из его горла. Его медицинский персонал не сообщил об изменениях. Только он начал говорить что-то неразборчивое, на каком-то инопланетном языке или на искаженной версии готика, который они используют для своего общения, постоянно меняясь и меняясь. Только несколько слов были расшифрованы и распознаны.