Лицо Жёва было искажено от наплыва разных эмоций. Не сказать, что он очень сильно изумился, поскольку не впервой ловил лазутчиков, однако пребывал в некотором замешательстве от того, что гнусным нарушителем гарнизонного спокойствия оказался Хусейн бен Али. Больше всего старика удивлял не сам факт диверсии, а то, что Хусейн решил объявиться в жизни Омара спустя целых пять лет абсолютного отсутствия.
Спустя несколько напряженных минут всеобщего молчания слово захотел взять Омар, однако Жёв тут же его перебил, как только заметил, что тот открыл рот:
– Вот скажи, что мне мешает расстрелять вас обоих на месте прямо сейчас? Почему я должен стоять и глазеть на ваши притворные едкие морды?
– Потому что ты еще не разобрался и не понимаешь, что происходит, – ответил Омар, усиленно изображая холодность.
– О, да, это верно, я действительно не понимаю, что происходит. Но, думаю, не моя в этом вина! Какого дьявола здесь делает твой брат, Омар?!
– Это недоразумение, Оскар! – Омар отошел от Хусейна и приблизился к Жёву на пару-тройку шагов и был остановлен солдатами, наставившими на него ружья.
– Подойдешь еще хоть на один шаг, – прорычал старик, – и я точно не оставлю тебя в живых. Говори! Обо всем говори и только попробуй что-нибудь утаить или солгать!
Омар глубоко вздохнул и быстро переглянулся с братом, дав понять, что необходимо подождать.
– Никакой диверсии не планировалось, – начал он оправдываться, чувствуя себя нашкодившим подростком. – Хусейн прибыл сюда, чтобы вернуть меня домой, в клан. Я должен сразу сказать, что отказался возвращаться и сообщил ему, что мой дом – здесь.
– Не надейся, что я в это поверю. Вы бы непременно сбежали вдвоем или убили половину гарнизона, если бы я не подоспел. Благо, сержант Маран вовремя меня предупредил: он увидел вас, когда возвращался в свою квартиру, и немедля побежал ко мне.
«Маран! Черт бы его побрал, как же быстро он трезвеет!» – подумал Омар и недовольно скривил лицо. Хусейн не знал французского языка и к диалогу брата и Жёва относился с критическим равнодушием, больше думая над тем, как бы поскорее сбежать из крепости и, желательно, забрать с собой жизнь майора. Решив, что настал подходящий момент, Хусейн засунул руку под накидку, чтобы взять второй кинжал – более легкий и пригодный для для метания на небольшие расстояния. С самого детства членов клана бен Али мужского пола обучали обращению с ножами и кинжалами, в том числе метанию их в противника. В итоге будущие воины становились настоящими мастерами быстрого убийства и могли за несколько секунд избавиться от врага, метнув с короткой дистанции в него небольшой нож. Удар всегда приходился в шею, конкретно – в область одной из сонных артерий, что влекло за собой смерть человека практически моментально. Но в голове Хусейна возник вопрос: сохранять ли жизнь Омару? Буквально десять минут назад он, казалось бы, уже сделал выбор, бросив первый кинжал на землю. Но теперь почему-то желание спастись и сохранить клан (или хотя бы его остатки) морально чистым, без наличия на нем пятна в виде греха предательства сына вождя, пересиливало любовь к брату и заставляло думать о худшем. И все же, на радость собственной истерзанной совести, Хусейн решил ограничиться другим способом. Понимая, насколько для Жёва важен Омар, Хусейн решил взять его в заложники, чтобы беспрепятственно покинуть территорию крепости. От идеи убить Жёва он не отказывался, однако отдавал себе отчет, что сейчас осуществить ее никак не получится, либо, по крайней мере, остаться после этого в живых. А жить Хусейн очень хотел, так как, по собственному убеждению, еще не все задачи исполнил в этом мире. Увидев Жёва, он готов был забыть о всякой безопасности и броситься на него словно разъяренный лев на газель. Теперь же, понимая некоторую сложность своего положения и вынужденный рассуждать о возможности использования брата ради собственного спасения, Хусейн, изнутри пылающий неконтролируемой жаждой крови, все-таки принял наиболее рациональное (насколько это вообще было возможно) решение. Омар не вернется в клан. Во всяком случае – точно не сейчас. Он уже дал понять брату, что сделал окончательный выбор в пользу отказа от неумолимой борьбы, так что переубедить его пока что не удастся. А потому было бы разумно воспользоваться таким положением дел, нежели дожидаться, пока судьбу двух гордых арабов решит старый французский майор. Этого Хусейн не мог допустить.