– Давай, шевели помидорами. Нам еще к пожарникам и к трактористам.
Букву «Р» он выговаривал чересчур мягко, и получалась совершенная ерунда. Я призадумалась, расшифровывая его пламенную речь, и не сразу сообразила, что застряла в сценическом костюме, как Вини Пух после вечеринки у кролика – ни туда, ни сюда!
– Мамочки! – тихо запищала я, громче орать побоялась – вдруг все лопнет?
Серафим свирепо сдвинул брови:
– Чего это она?
Моя «ширма» бросил на меня рассеянный взгляд через плечо и спокойно оповестил:
– Толстая.
– Я не толстая! – вновь пискнула я запечной мышью.
– Тогда одевайся, живо! – заорал Серафим.
На нас начали обращать внимание. Детишки сгрудились веселой стайкой и заулюлюкали. Я плюхнулась на корточки и затихла, из-за колонок была видна лишь моя макушка.
– Гоша, Гоша, – паниковал Серафим. – Вынь её оттуда.
Гитарист просунул свои волосатые ручищи с намерением выволочь меня на свет Божий. Я, не задумываясь, цапнула его зубами. Гоша зашипел и взорвался матом.
Руководители детских ансамблей начали возмущаться базарным идиомам, Гоша начал огрызаться… В общем, началось светопреставление. Обо мне забыли, и я тихонько поползла на четвереньках в сторону – сбегу, к чертовой матери!
– Вы зачем здесь ползаете? – тихо спросила меня девочка в белоснежной балетной пачке.
Я уткнулась едва не носом в её коленки. Сказать мне было нечего, я лишь пыхтела тульским самоваром. Девочка что-то подергала на моей спине, и я с облегчением вздохнула – удавка перестала меня теснить.
– Нужно было молнию расстегнуть, – сказал ребенок просто.
– Солнышко ты моё! – радостно завопила я, перекрывая весь закулисный галдеж.
Впрочем, моего вопля никто не услышал, потому что из динамиков гаркнул военный марш, который прекратил распри разом. В самом деле, ругаться, когда тебя не слышат – глупо!
Я бодренько довершила свой туалет, нахлобучив белокурый парик весь в кудряшках, и подвалила к Серафиму.
– Я готова.
На сцене я растерялась. Софиты слепили глаза, зала я не видела. А тут ещё полилась наша песня. Да таким сильным красивым голосом – без логопедических отклонений! Я начала озираться, в надежде понять, кто поет. Кроме Серафима с микрофоном в руках никого не было… Ещё микрофон маячил у меня перед носом. Только я не пела – это точно! Я похлопала по нему пальцем с видом полнейшей идиотки.