Не поворачивая головы к воеводе, на ходу рассказывал Князь.
– Земля слухом полнится!
Подтвердил Огонис.
– То, то, и оно! Скоро сам себе доверять перестану. Я и к тебе, если откровенно, приехал по навету.
Глубоко вздохнув, признался Норман.
– Да я уж понял!
Поддакнул воевода. И поинтересовался:
– Небось, купчишки воду мутят?
– Ты угадал. Но пойми меня правильно, брат. Я вынужден всё проверять. Иначе не заслужить мне людского доверия. Потому и зол бываю чересчур. Вот уже третий год миру быть на Рустонской земле. Былые обиды мало, помалу, стихают. Народ полагает, что мир установился надолго. Но мы то, знаем, что не сегодня, завтра быть войне. Потому и терплю всё.
Оправдывался Князь. И воевода понимал, что он оправдывается, прежде всего, перед собой. Однако, терпеливо слушал, не перебивая, и уж тем более, не возражая Князю. А тот, словно чувствуя это, изливал перед Огонисом наболевшее за это время.
– Устал я брат! Кругом, одни враги! Грешно желать, но скорей бы война. Она всё расставит по своим местам. Всё прояснит. А то, живу как в тумане. Знаю, что замышляется недоброе, а когда, где? Вот в чём вопрос. Я, брат, лишь теперь понял, что труднее всего? Труднее всего, это пережить ожидание.
Норман замолчал, заметив вдалеке, мерцающие костры бивака. И остановившись, задумчиво проговорил;
– Знаешь, брат? Кто-то, внутри меня говорит, что это начало великого пути, но мне, почему-то кажется, что это начало моего конца.
Огонис, не поняв друга, внимательно посмотрел на него и вымолвил:
– Ты имеешь в виду охоту?
Князь, словно очнувшись, дёрнул плечами. После чего, взглянув в небо утвердительно кивнув головой, вяло буркнул:
– И она тоже!