Открылась входная дверь. Замки не издавали ни одного звука, Максим смазывал их регулярно, как и петли, задвижки, чистил сифоны и убирался в квартире, дежуря по неделям с Олей. А она была занята на работе, хотя муж приходил поздно, пропадая на суточных дежурствах. Готовкой занималась Оля, а она, получается, просто здесь жила. Альбина с ожесточением расчесывала длинные прямые черные волосы, в сотый раз раздумывая о том, чтобы отстричь их.
– А, привет, – она вышла из ванной в короткой ночной рубашке.
– Привет, как съездила? – он осмотрел ее, Альбине понравился его взгляд, все же она еще красива.
– Разве тебя это интересует? – она с удивлением приподняла левую бровь, научилась еще в школе, высиживая часами перед зеркалом. Максима Сергеевича всегда бесило это позерство и натужная театральность, но сейчас он никак не отреагировал. Альбина зло посмотрела на него. – Ты мне за все время так и не позвонил.
– Звонил, но ты была на переговорах. В другое время я не мог, – он вошел в ванную и стал тщательно мыть руки.
– Конечно, твоя работа всегда была важнее, – она схватилась за дверной косяк, с силой сжав пальцы. – Тебе не кажется, что надо что-то решать, как думаешь?
– Не кажется, – он бросил на нее внимательный взгляд, точно уловив желание начать скандал, заставить ее сделать этот шаг, обосновать ее решение своим поведением и прочий словесный мусор, однообразный, мертворожденный в ее устах. Больше он унижаться не будет, пусть решает сама, без лишних доказательств и надуманных оснований. Профессия юриста окончательно деформировала ее личность, и в каждом вопросе ей требовались доказательства, обоснования, факты, свидетельства. – Ты уже все сама решила, так что не будем мучить друг друга, не будем мучить Олю, она это не заслуживает.
– Вот только дочь не надо сюда приплетать, – прошипела Альбина. На секунду она задохнулась, сделала полшага к нему, желая сказать, чтобы он забыл все то, что вырвалось из нее, но миндалевидное тело получило новый ток крови, и она развернулась и ушла в спальню, хлопнув дверью.
Максим медленно вытирал руки, слушая, как за двумя дверьми плачут самые любимые женщины, одна из которых еще совсем маленькая, чтобы понять то, что натворила. Оля оказалась гораздо взрослее мамы, плача от бессилия, невозможности помочь им. На кухне ждал поздний ужин и застеленный диван. Тесно и ноги не помещаются, но дома спать все равно приятнее, чем в своем кабинете или процедурной в левом «безжизненном» крыле, требовавшем срочного ремонта.