– Просто там всё занято, я подумала…
– Садитесь, что спрашиваете, – недружелюбно сказал я, надеясь, что она уйдет.
Девушка молча села на другой конец скамьи и достала карманный сборник молитв Всематери (я знал эту маленькую зеленую книжку, потому что у Илоны был такой, она часто обращалась к его текстам).
Мне показалось, что ко мне присела студентка, работающая по ночам на каком-нибудь предприятии. Вид у нее был старомодный, неопрятный. Ветер трепал пшеничные волосы, причудливым образом собранные на затылке. Бледное лицо выглядело измученным, а под тусклыми глазами чернели следы бессонных ночей.
Я попытался отвлечься от нее, рассматривал чаек и воробьев, но снова и снова возвращался к ее фигуре. Почему-то меня интересовали ее ботинки со сбитыми носами, подол пыльного синего платья, заношенное мужское пальто старого кроя. Что-то тянуло меня к ней, хотелось завести разговор.
Вдруг девушка резко убрала книгу в сторону и достала из сумки прозрачный пакетик с семечками и крошками. Она набрала горсть и широким жестом кинула смесь подле скамьи. Все воробьи и голуби, находившиеся поблизости, слетелись к нам. Птицы жадно клевали еду, постоянно чирикая и крича друг на друга. Наглые жирные голуби отгоняли слабых, а мелкие воробьи сновали туда-сюда, склёвывая остатки. Девушка улыбалась, будто первый раз видела, как птицы едят. Я был в полном замешательстве.
– Птицы вам не по душе. Почему? – спросила она, подкидывая крошки.
– Не понимаю, зачем их кормить, – огрызнулся я.
Она замолчала, но улыбка никуда не делась. Я встал и собрался уходить, но девушка развернулась ко мне всем телом и проговорила:
– Иногда самая маленькая и незначительная деталь может всё изменить. Я всегда стараюсь заглянуть с другого конца и узнать, что скрывают мои предрассудки.