– Скажи, только у Али не сбежал никто или вообще…? – осторожно интересуюсь я.
– Всех рано или поздно находят. Обычно сразу после побега, – старик вдруг с такой силой стискивает в пальцах какой-то инструмент, что тот с громким треском ломается.
– Ты тоже пытался бежать! – доходит до меня. – Ты все знаешь по собственному опыту….
Лазарис молчит, все так же не поворачиваясь ко мне лицом, только обычно прямые плечи бессильно опускаются.
– Все давно прошло и забыто, – произносит глухо после паузы. – Но тебе я не советую повторять мой опыт.
– Но ведь ты остался жив? И прекрасно устроился в доме Али, – я никак не успокаиваюсь.
– "Господина Али", Федерика! – рявкает на меня лекарь.
Я молчу, а старик, наконец, отворачивается от стола и идет ко мне.
Требует:
– Дай зелье обратно, глупая! Пусть тебя заклеймят как всех прочих, чтобы поняла, что такое боль!
Пытается выхватить у меня флакончик, но я успеваю спрятать руку за спину.
– Не отдам! Ты думаешь, я не знаю, что такое боль, глупый старик?!
Свободной рукой я хватаю край длинного рукава его кафтана и задираю, обнажая худое старческое запястье. Восклицаю:
– Ты должен меня понять! У тебя есть клеймо, Лаза…, – и ошеломленно замолкаю – прямо над темным пятном рабского знака я вижу на коже лекаря татуировку, бледную, почти затертую, но все еще различимую. Такие наколки набивали мужчины в годы моей юности, в основном сидельцы на зоне. Иногда подростки из неблагополучных семей. Еще моряки, но у тех чаще были якоря, волны да чайки.
«Лёня + Маша» – вот что выбито на руке Лазариса. Я выпускаю край рукава из ослабевших пальцев и перевожу взгляд на его застывшее, изрезанное морщинами лицо. Растерянно спрашиваю:
– Почему ты Лазарис, а не Леонид?
– Воскресший Лазарь из Библии.
– Как давно ты попал сюда? – мой голос звучит глухо от наполнивших его эмоций.
– Не важно. Если ты кому-то расскажешь об этом, пожалеешь, Федерика. Или как там тебя звали раньше…, – старик нависает надо мной, угрожающе сжав кулаки.
В его голосе ни грана тепла или радости, что в этом мире нашлась родственная душа.
Я запрокидываю голову и усмехаюсь ему в лицо:
– Не понимаю, о чем ты говоришь, лекарь. Мое имя Федерика и раньше меня тоже звали Федерикой. Так же, как тебя всегда звали Лазарисом.
Старик снова отходит к столу и, отвернувшись от меня, повторяет: