Меч, лежащий на ее бедре, был не просто оружием, а произведением искусства. Его клинок был длинным и тонким, и отражал сияющий свет как зеркало. Рукоять была украшена серебряными вставками и рельефными узорами. Он был тяжелым, но она держала его легко, словно это была простая палка.
Её чёрные волосы, спущенные на плечи, создавали контраст с серебристой броней. Они были длинными и шелковистыми, и каждый локон изящно падал на её плечи. Волосы были заплетены в строгую косу, что лишь подчёркивала её миловидные черты лица.
Лицо было строгим и по-своему красивым, с резкими чертами, которые делали её ещё более привлекательной. Но ее глаза, холодные и проницательные, выдавали ее воинский характер. Они были серыми, с оттенком стали, и сверкающими, словно осколки льда. Ее взгляд был жестким, не прощающим ничего и никого, но в них скрывалась огромная сила и уверенность в себе.
Она оглядела меня с головы до ног, а потом спросила:
– Как спалось, Гиперион Ростиславич? – намеренно приторным тоном осведомилась незнакомка.
Я замер, не зная, что ответить.
– Ужасно, – честно ответил я, чувствуя, как в горле пересохло от страха.
Девушка рассмеялась, но в ее смехе не было радости. Он был холодный, зловещий и заставлял мурашки бежать по спине табунами.
– Так и должно быть, – произнесла она, приближаясь к клетке. Ее броня сверкала в тусклом свете факелов, отражая ее ярость. – Отродье! – прошипела она, ее глаза загорелись ненавистью. – За помощь демонам ты сгниёшь в магических шахтах, нелюдь… – Ее голос был холодным, жестоким, и в нем звучала не только ненависть, но и гнев, который не был направлен только на меня.
– Из-за таких, как ты, в том городе осталась вся моя семья, а сколько солдат полегло просто так? – она замолчала, вглядываясь в меня, словно пыталась прочитать мои мысли. – Молчишь, паскуда? – Ее губы задрожали, а по щекам потекли слезы. – Моя сестра! За что?
В ее глазах я увидел не только ненависть, но и боль, и отчаяние. Она была разрушена горечью потери. И в этот момент я понял, что я не просто жертва обстоятельств, я – причина ее боли. Я принес ей страдания, и ее ненависть была оправданна.
Но я чувствовал, как стыд и вина жгут меня изнутри. Я не мог найти слов, чтобы оправдаться, чтобы объяснить, что я не хотел никому вредить, что я просто пытался выжить. Но слова застряли в горле, не в силах прорваться через стену ненависти, которая отделяла меня от этой разрушенной горечью женщины.