– Что…что…несёшь-то, Рома? О чём говоришь? Побойся Бога!
– Ага-а, трухнул, гнида тифозная! Бога на помощь позвал? Значит, не врал мне Саид: лучший мастер лесосплава – фашистский прихвостень, безжалостный каратель и душегуб! А я, в натуре, не поверил вначале полоумному старику, даже рожу ему размалевал. Уразумел, сволочь фашистская, о ком толкую?
– Конечно же, нет, Рома! Какой Саид? Опять ты загадками заговорил – ничего в толк не возьму. Давай-ка лучше опрокинем ещё по маленькой.
Борис Львович суетливо схватил початую бутылку, горлышко дробью застучало о край гранёной стопки.
– Возьми, Рома, выпей, закуси огурчиком, – он протянул водку, подвинул тарелку с закуской. Его руки сильно тряслись.
– Поставь! – рыкнул на него Роман. – Сам налью и выпью, коль захочу. А с с-сукой помойной мне пить западло!
Точно увесистой печатью скрепил он свои слова ударом кулака по столу. Посуда подпрыгнула, наполненная стопка опрокинулась на скатерть.
– Погоди шуметь-то, Рома! Не надо буянить, в самом деле. Не дай Бог, услышит кто – каюк тебе, век свободы не видать.
– Не услышат! Я тебя, гада ползучего, удавлю сейчас по-тихому. Пикнуть не успеешь!
Роман приподнялся, тряхнул головой и, по-бычьи опустив её, двинулся вокруг стола к отчиму.
– Отец мой тебе не снится? Не приходит по ночам с верёвкой на шее?
Борис Львович сидел, ни жив, ни мёртв. Словно прирос к стулу, и не мог встать. Он осознал, наконец, что Роман не шутит, объяснений и покаяний не ждёт. Конец близок, и предотвратить его уже невозможно. Настал-таки час расплаты, и жизнь его через минуту оборвётся.
От страха и безысходности Бориса Львовича охватил неописуемый ужас. Он закричал истошно и дико, закатив глаза к потолку, и был похож в это время на одинокого волка в лунную морозную ночь, жуткий тоскливый вой которого леденит душу.
Роман не выдержал. Смачно выругавшись, с размаху ударил отчима в подбородок. Слабое усохшее тело, подобно тощему полену, отлетевшему от расколотой чурки, распласталось на ковре.
– Тьфу, паскуда! Даже умереть-то не можешь по-человечески – орёшь, как недорезанная свинья!
Роман вернулся к столу, схватил початую бутылку водки и принялся пить из горлышка.
– Саид тоже оказался в плену у немцев, но не ссучился, как ты. Партизан не вешал, невинных людей не расстреливал. Ты же, обмылок, сам вызвался повесить батю моего. Саид рассказал о твоих победах.