Тут ничья не угонится лира.
И куда бы нам деть эту массу идей?
Или, может, идей-то и мало?
Было б столько идей, сколько в мире людей,
Неужели не лучше бы стало?
Не бездумно ломать: «В Бога-душу и мать!»,
А разумно и трезво всё взвесить.
Пусть уйдет кутерьма от прохлады ума
И отмерить – не семь раз, а десять.
Крепнет несправедливость: забыт Прометей,
А Христа разрастается культ.
Точно так был бы культ и у наших детей,
Если бы не случился инсульт.
Поумнели чуть-чуть, но понять надо суть:
Человек никому не обязан.
Как легко обмануть, дураком обернуть,
Если идеологией связан.
Прометей не хотел – знал стратегию дел,
Поумнее он был всяких прочих.
Память каменных тел, прозябанье у стелл
Почему же мы видим воочью?
Прометей – это бунт, он видал всё в гробу,
Правда, бунт его был конструктивен:
Наплевал на судьбу, был семь пядей во лбу –
Потому он святошам противен.
Им бы лучше неметь, прозябая во тьме
В тёплой сырости толстой мокрицей.
Ничего не уметь, ожидая лишь смерть,
Без неё – ничего не случится.
Человек может сам равный стать небесам,
Если мыслить свободно сумеет.
Не цитировать хлам, а судить по делам –
Пусть горит в вас огонь Прометея!
______________
Патетично слегка, не суди свысока
Мой читатель раздумчиво-строгий,
И сказать знаю, как, тяжело мне, пока
В мире множество идеологий.
Сколько я ни пишу – это вроде как шум:
Люди мимо проходят беспечно.
И – понятно ежу – вся идейная жуть
Будет распространяться навечно.
Он воскрес на кресте – не додумались снять,
Бюрократы в бумагах напутали,
Стала память народная ослабевать:
Вместо вечности – бег за минутами.
Никого нет вокруг, словно вымер весь люд,
Лишь белеет внизу прокламация
И написано, что собственность раздают,
Начинается приватизация.
Вот народ и ушёл затевать кутерьму –
Не захватишь ни лавра, ни тёрна ты.
Что ж Христу – только крест? Но ладони к нему
Стороной оборотной повёрнуты.
Может, снимут попозже? Вот валит толпа,
Все в восторженно-слёзном экстазе.
И столпились они у подножья столпа
Слушать речь про настройку и базис.
Главный листик достал и откашлялся он,
Возгласил, словно ложь во спасенье:
«Вечнодействующий будет аттракцион:
«Распинание и вознесенье»«.
Дочитал документ – дескать, гору и крест
Гай Патрициев приватизировал.
А Христос Иисус, озирая окрест,
На кресте – чужом – агонизировал.