Вампира всё не было. Возможно выбирал наиболее подходящие случаю кальсоны. Гоблин так же домой пока не вернулся. И почему-то стало на душе тревожнее. Это было неразумно. Она практически не знала этого застрявшего в детстве парня. Но именно он привёл её в «Последний приют», когда Алькин мир рухнул.
Гнетущую тишину прервала маманя.
– Вижу кусок в горло не лезет. Может свой веничек опробуешь? Ты ведь сегодня такая молодец. ГДФ так просто вениками не разбрасывается!
– Я молодец? – Алька растерялась.
– Конечно, молодец. Пусть в городе постигла неудача. Значит что-то не хватает тебе для разгадки. В следующий раз ещё попробуешь. Согласна?
– Конечно, попробую. Но я как будто вычеркнута из жизни. Вроде здесь и одновременно с этим нет меня.
– Потерянная душа, одним словом. Но я про другое. Ты согласна, что ты молодец?
В этот момент опять раздался визгливый баритон сверху.
– Радость моя, на кого вы изливаете бальзам мудрости и тратите харчи? Она сейчас либо начнёт жеманничать, либо отнекиваться и в результате опять обесценит свои попытки хоть что-то изменить. Кончится тем, что она в очередной раз поделит свою жизнь на ноль и нас вместе с ней. А я эту особу ещё за прошлый раз не простил.
Алька прошептала:
– А что случилось в прошлый раз? Вы говорили, что ему стало плохо?
Маманя хихикнула и прошептала:
– Ну в чём-то Зигфрид прав. Когда ты «поделила свою жизнь на ноль», ситуация была настолько экстренная, что мы несколько превысили допустимую скорость. И Зигфрид прикусил себе язык. Потом целый вечер страдал. Я принесла ему миску со льдом. Так он и провёл весь вечер – охлаждая пострадавший язык и самолюбие.
– Бедный. Интересно, что случается с вампирами, которые кусают сами себя?
Ответ опять прозвучал сверху:
– Радость моя, они мстят. Долго. Жестоко. До полного уничтожения жертвы. Ну так что у нас с обесцениванием? Я прав?
Маманя подмигнула Альке и та покраснела:
– Я сегодня пыталась выяснить что случилось. Целый день. И у меня не получилось. И это страшно. Очень.
Девушка вконец смутилась и замолчала. Маманя пришла на помощь.
– Да, тебе было очень страшно. Но ты посмотрела своим страхам в лицо.
– Да. И завтра опять попробую. И послезавтра. Я попыталась и я молодец.
Почему-то последняя фраза далась Альке нелегко. Её вообще всегда учили, что себя хвалить нельзя. Хвастунишкой быть стыдно. Но не является ли это в гипертрофированном виде отрицанием себя, отказом от особенностей своей личности, обнулением её ценности?