Вулфленд - страница 8

Я сумела сделать лишь пару глотков утреннего кофе, как с улицы донеслись резкие, требовательные крики отца. «Карла! Карла!», – разносилось по всему дому, пронзая утреннюю тишь. Я томно вздохнула, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. Со злостью, которая уже давно стала моей постоянной спутницей, я брякнула фарфоровую кружку о деревянный стол. Звон разнесся по кухне, эхом отражаясь от стен. Даже не удосужившись одеться, в одной лишь тонкой хлопковой пижаме, я вышла во двор. Перед моими глазами предстала картина, уже ставшая привычной. Отец, склонившись к земле, яростно дергал за стебли какой-то сорной травы. Его лохматая седая голова то исчезала, то вновь появлялась из-за непроходимой заросли сорняков. Он выглядел уставшим, но его голос, прорезавший утреннюю тишину, был полон нетерпеливого энергичного треска. «Ну что стоишь, как столб? За работу!» – рявкнул он, после чего слегка хихикнул, издавая звук, который больше походил на кашель, чем на смех. В его глазах мелькнуло что-то непонятное – смесь усталости и упрямого ожидания. С недовольным лицом, скромно прикрытым выражением поддельного усердия, я сделала вид, что принялась за работу. На самом деле я просто бессильно стояла, наблюдая за его усилиями. Мысль о том, что придется провести весь день в этом небольшом, но требующем неимоверных усилий саду, вызывала во мне приступ отчаяния. Этот сад стал символом моей неволи, нескончаемой борьбы с надоевшей рутиной. Сад, в принципе, был небольшим, но не в этом дело. На нем росло всего несколько деревьев и кустов. Была старая яблоня, скромно урожаивающая кислые яблоки, кусты малины, колючие и неуступчивые, кусты крыжовника, плоды которого мы ели только в консервированном виде. И, конечно же, было это «неуместное» дерево, как всегда называл его отец, – лимонное дерево, упорно растущее в нашем северном климате и щедро одаривающее нас пахнущими солнцем лимонами. Этот лимонный аромат был единственным приятным моментом в этом нелегком труде. Я часто закрывала глаза, вдыхая его, стараясь забыть о том, сколько еще нужно потрудиться.

Лесоскладская улица – это парадокс, уютно расположившийся на границе условного благополучия и непривычной замкнутости. На первый взгляд, это была картинная открытка, иллюстрирующая идеализированную жизнь за чертой города. Дома стояли один краше другого: новые, ухоженные, с ухоженными газонами и аккуратными заборами, не оставлявшими места для сомнений в финансовом благополучии их обитателей. Это была маленькая «Рублевка», только в сельской местности, с тишиной, пронизанной звуками природы, а не шумом городских машин. Каждый дом словно соревновался с соседом в роскоши и уюте, представляя собой идеал загородной жизни. Блестящие крыши, отполированные до зеркального блеска окна, изысканные кованые ограждения – всё говорило о достатке и статусе жителей. Но эта внешняя идиллия скрывала в себе некую странность, некую непроницаемость, которая стала очевидна с самого начала. Даже собаки, жившие в роскошных конурах, хотя и встречали прохожих радостным лаем, казались какими-то отстраненными, словно не имея желания вступать в контакт. После бурного приветствия они снова уделяли внимание своим косточкам, остаткам от пиршества, что подчёркивало уровень жизни их хозяев. Это было богатство, окруженное невидимой стеной. Наш дом, маленький и похожий на барак, резко контрастировал с окружающей роскошью. Он выглядел так скромно, что я порой стыдилась спешить домой, стремясь как можно быстрее скрыться за калиткой. Страх быть осужденной, засмеянной или просто не замеченной – он всегда жил рядом. В этом и заключался парадокс Лесоскладской улицы: за фасадом богатства скрывалось удивительное безмолвие. За все время проживания мы не обменялись ни одним словом с соседями. Они были загадочными фигурами, плывущими в своем океане богатства и молчания. Эта необщительность поражала. Отец, в отличие от меня, видел в этом не проблему, а своеобразную особенность места. Он назвал Лесоскладскую улицу «своеобразным городом», и его оптимизм меня поразил. Его внезапное решение нанести визит соседям с тортом стало свидетельством его желания начать новую жизнь, но также и проверкой на прочность моего терпения. Я не люблю навязанные знакомства, напоминающие театральную постановку, но отказать отцу, в его редком приливе радости, я не смогла. Его улыбка стоила любых неудобств. Этот поход к соседям стал символом попытки прорваться через непроницаемый барьер молчания, попыткой установить контакт с загадочными жителями Лесоскладской улицы. Поход, который стал не просто визитом вежливости, а метафорой поиска связи в мире внешнего благополучия и внутреннего отчуждения. И хотя результат остаётся неизвестным, сам поход стал важной вехой в новой жизни отца, а затем и в нашей собственной.