– Правда ли, что тебя называют “Мараль”? И что означает это таинственное прозвище?
– Все верно, Государь, только не “Мараль”, а “Махараль”. Так называют меня ученики и ничего таинственного в этом имени нет. Оно всего лишь означает “Наш учитель Лёве”.
– Возможно и так, иудей. Но ведь и без того вокруг тебя много тайн. Не так ли?
Хотя они говорят на двух разных германских диалектах, недопонимания между ними не происходит. Понимаю их и я. Но пока не понимаю, что привело Рудольфа в этот дом. Лёве пожимает плечами:
– Я обладаю некоторыми знаниями, мой Государь, но ничего таинственного в них не нахожу.
– А как же тот случай на мосту? Не будешь же ты утверждать, что иудей разбирается в императорских скакунах лучше императорского конюшего?
– Мне просто повезло, Государь.
Думаю, что иудей лукавит, ведь мне известен тот случай, хотя случился он задолго до моего появления в Праге. Рудольф собрался в тот день в Старый Город, но выбрал неподходящий способ. Вместо того чтобы пойти “в народ” пешком, подобно Харуну-аль-Рашиду, или поехать в карете, как сегодня, он отправился на тот берег верхом. До середины моста он сумел гордо прогарцевать, но там произошел казус: его конь внезапно заупрямился. Злые языки поговаривали, что произошло это над четвертой аркой, под которой, как всем известно, живет водяной, собирающий души утопленников. Усилия императорской свиты ни к чему не привели: конь не шел, упирался передними копытами и даже попробовал встать на дыбы. К счастью, император оказался неплохим наездником (сказалась толедская молодость) и сумел удержаться в седле, но челядь перепугалась не на шутку. И только случившемуся там Лёве удалось успокоить животное. Но как именно?
– Я же сам видел – возмущается император – Ты произнес магические слова на ухо коню и тем снял заклятие. Конь даже протянул тебе переднюю ногу, как бы признавая твое могущество.
– Заклятие я действительно снял – соглашается раввин – Но сделал это не словами, а рукой. И было то заклятие обломком клинка, застрявшем между копытом и подковой. Оно-то и стало причиной конского непослушания и его-то я и изъял длинной булавкой. А что касается слов, которые люди ошибочно сочли магическими, то они были призваны успокоить животное. И все верно, в скакунах я ничего не смыслю, ведь нам запрещено путешествовать верхом. Зато я верю, что доброе слово способно усмирить не только зверя, но даже и человека.