Мы с Элишкой тонем в глубоких креслах, Йиржи сидит на диване напротив. В гостинной полумрак, высокий торшер скупо освещает наши лица, нетронутые бокалы с глинтвейном и темную обложку книги на журнальном столике. Из-за нее, из-за этой книги мы здесь. Книга старая, с наугольниками позеленелой меди и узорным тиснением на обложке, но оформлена она скупо, можно даже сказать – бедно. Странно, что на обложке нет ничего кроме узоров: ни имени автора, ни названия. Наверное, все это мы найдем на титульном листе.
– Я ведь в молодости работал в типографии – начинает разговор наш гостеприимный хозяин – Вначале учеником наборщика, потом мастером, а потом даже и… Впрочем, это неважно. И всегда меня интересовали старые книги. Нет, я не считаю себя специалистом, вовсе нет. Но такие книги – это тоже история. Поверьте мне, ведь меня не раз приглашали для консультаций в музеи и чего я там только не насмотрелся. Приходилось и инкунабулы держать в руках, но эта книга… Впрочем, смотрите сами!
Наш разговор идет по-русски. Йиржи, в отличие от Элишки, свободно владеет этим языком и даже акцент у него почти не заметен. Я знаю (Элишка рассказала), что он профессор одного из пражских университетов, а какого именно, она и сама не знает. Но сейчас он больше похож на ювелира, получившего в руки драгоценную диадему императрицы и трясущегося над ней. А еще он напоминает старого часовщика, хищно нацелившегося на какой-нибудь уникальный экспонат антикварных часов. Но ведь это всего лишь книга. Или не просто книга?
Профессор осторожен и нетороплив. Вначале он надевает нитяные перчатки, берет тонкую мельхиоровую лопатку и, с ее помощью, бережно, даже благоговейно открывает обложку. Там, на титульном листе, следует быть названию, но его нет, как нет и самого титульного листа. Вместо него идет простая, бесхитростная печать, текст кириллицей. Он, этот текст, ничем не украшен, нет ни затейливых буквиц, ни узорных рамок. Все просто и бесхитростно. Литеры полуустава потускнели и большинства слов не разобрать при таком скудном освещении. Вижу лишь начало первой строки: “Азъ, Пътр сьн Ѳъмаѳеев съ Мъстъславлѧ…”
Теперь я уже совершенно ничего не понимаю. Я же не славист и не историк. Я всего лишь скромный лингвист, специализирующийся на семитских языках. Покажите мне текст на арамейском или мальтийском и я не оплошаю. Но старославянский… Профессор понимает мое недоумение и хитро улыбается. Тут явно таится какая-то загадка и я ерзаю в кресле от нетерпения. Но Йиржи – опытный рассказчик, он не торопится: