Ей повезло, что Малкольм отвлекся на какой-то шорох и выпустил ее, настороженно оглядывая зимний лес. Они были одни, окруженные утопающими в белизне снега черными стволами. И Томасин стало тревожно – впервые в лесу, где она чувствовала себя комфортнее, чем среди людей, в чуждой ей стихии. Она прекрасно знала, что у ее спутника пистолет в кобуре, который он выхватит до того, как она поднимет арбалет или применит свой нож.
– Ты сделала все правильно, – заговорил Малкольм, и его тон был таким пустым, будто скучающим, – молодец, что рассказала. Ты отлично умеешь слушать. Так слушай, о чем они там треплются, и докладывай мне. Любая такая мелочь… – он поморщился, – незначительная, на первый взгляд, важна. Это подрывает мой авторитет. Так чье это творчество?
– Я не понимаю, – честно призналась Томасин. Она пыталась разобраться с человеческими взаимоотношениями, но ничего не смыслила в том, что касалось управления лагерем, да и не забивала себе голову. Ее вклад здесь – в лесу, где она была хозяйкой положения, где все было предельно просто и подчинялось совсем другим правилам. Элементарным. Она в упор не видела никакой связи между нелепыми слухами и «авторитетом» Малкольма. Ее, по правде, забавляли подобные домыслы, особенно после того, как она убедилась в том, что этот человек по-своему благороден и не стребует с нее того, чего она не сможет дать. Временами это почти огорчало. Томасин ворочалась без сна, прижимала ухо к толстой стене и пыталась представить, что творится в соседней комнате, когда к Малкольму приходит очередная девица. Но где она, нескладная девчонка с арбалетом, а где эти лагерные красотки?
– Общество – это механизм, – туманно пояснил мужчина, – одна поломанная деталь – и вся система выйдет из строя. Это долгий процесс, нужно отследить его в тот момент, когда все еще можно отладить. Ты – одна из шестеренок. Я уверен в тебе, но есть другие, кто… кто требует особого внимания.
Томасин стала слишком зависимой от похвалы, которую незамедлительно углядела в его словах, оттого и уступила. Ей нравилось быть незаменимой, нужной, какой-то там важной шестеренкой, на которой стоит огромная махина Цитадели. Невозможно было устоять.
– Ладно, – сдалась она, – это та женщина, что в прошлом месяце у тебя ночевала. Но она же не хотела ничего плохого! – спешно добавила Томасин, – Просто пошутила…