Лорейн затрясла головой, не имея возможности зажать уши руками, спрятаться от голоса, становящегося все отчетливее, все громче, словно говоривший стоял подле нее. Но рядом никого не было – холодный воздух оставался неподвижным, окутывая девочку промозглым коконом со всех сторон.
– Лишь видит в зеркало она, Видения мира, тени сна, – услышала она.
– Мама, – воскликнула она, с легкостью опознав интонацию и певучую, мягкую манеру говорить. Мать всегда говорила, словно читала заклинания. Лорейн не сомневалась – мама здесь, в этом подвале. Не ее ли прятал отец от всего мира, провозгласив мертвой? Но зачем? Тетя и дядя говорили правду? Он и правда был сумасшедшим?
– Да, милая, – подтвердил голос, – это я. Я заперта здесь, в этом ящике. Освободи меня и мы всегда будем вместе.
– Что мне нужно сделать? – спросила Лорейн. Шаг за шагом, она бороздила тьму, пока не наткнулась коленками на какое-то препятствие. Не имея возможности рассмотреть, она принялась ощупывать его единственной более-менее свободной рукой. Подушечки пальцев обжог холод камня. Девочка подумала, что перед ней надгробие и отпрянула в сторону.
– Сотри печать, – подсказала мать, – она на крышке.
– Крышка, – беспомощно повторила Лорейн, и, превозмогая страх, парализующий все конечности, извернулась так, чтобы снова прикоснуться к камню. Она не сразу нашла то, что мать назвала печатью и могла лишь догадываться, что достигла цели, обмокнув пальцы в непонятную липкую субстанцию. Энергично орудуя ладонью, девочка стерла странную жидкость и отодвинулась. Она больше не могла сохранять вертикальное положение, ноги не держали ее, и она опустилась на корточки рядом с плитой. Она слишком устала. Она закрыла глаза. Ей оставалось только ждать.
Яркий красный свет пробился даже через сомкнутые веки. Лорейн распахнула их, изумленно уставившись на свечение, вырывающееся из широкой трещины, образовавшейся в плите. Прореха становилась все шире, а свет все насыщеннее. Теперь девочка могла видеть не только его, но и окружающую обстановку – каменные стены, блестящие от влаги, сводчатые потолки, куда более древние, чем сам дом и окружающие его леса и деревни. Этот подвал, кажется, был здесь всегда, еще до того, как люди построили свои первые города, храмы, проложили дороги, научились возделывать землю. Первобытный, первозданный, как сама ночь, как легенды и сказки отца. Как фигура, огромная, черная, массивная, вырастающая столпом дыма из открывшегося саркофага.