Я отдам тебе свое сердце – возьмешь?
Я нуждаюсь в человеке, который сохранит мое сердце, закроет на сотни ключей ту дверцу, чтобы мне было нестрашно отдать свою тайну. Чтобы она не раскрылась случайно. Я просто хочу человека, в котором буду видеть себя…
Я отдам тебе свое сердце – возьмешь?
Оно, правда, дикое, местами израненное,
Оно ранимое и ложью затуманенное.
А ты обещаешь, что ты мне не лжешь?
Если я отдам тебе свое сердце, возьмешь?
Оно, правда, плачет порою:
О жизни, любви, по дому,
Иногда умирает холодной зимою.
А ты, когда холодно, пледом меня обернешь?
Если я отдам тебе свое сердце, возьмешь?
Признаться, оно иногда отключается
И становится словно не моим,
Но если обнять, оно снова просыпается.
Чтобы пробудить, ты ведь его встряхнешь?
Если я отдам тебе свое сердце, возьмешь?
Да, оно уже покалечено девичьим отчаянием,
Где-то уже потерта надеждой,
Но это все не нарочно, это все я нечаянно.
А если так, то ты меня спасешь?
Если я отдам тебе свое сердце, возьмешь?
К слову, оно иногда прячется:
Из-за прошлого боится, что ранят,
И тихо-тихо в углу расплачется.
Но ты обещаешь, что всегда его найдешь?
Если я отдам тебе свое сердце, возьмешь?
Только знай, его нужно сохранить,
Мало будет просто взять;
Нужно бережно в своей душе хранить.
Ты обещаешь, что его сбережешь?
Если я отдам тебе свое сердце, возьмешь?
А если не нужно тебе оно,
То пускай, я переживу.
Спущусь в море, на самое дно,
И там свое сердце отпущу.
Если я пойду на самое дно, со мною пойдешь?
Если я все-таки отдам тебе свое сердце – возьмешь?..
Ты когда-то очень любил две ложки сахара в чае,
и когда-то очень меня…
В тот день я встретила незнакомца.
Звук шагов его заполнял любое пустое место.
Путь его освещало яркое красное солнце,
будто бы он был особенным,
и ему было отдано ее сердце.
Но он был обычным.
Только вот его смех отдавался приятным эхом
в пустоте каждой души.
И если его все-таки встретить,
его не забудешь,
сколько не ври.
Всегда будешь помнить
его неаккуратно бритую бороду
в сахарной пудре.
Ведь с утра он всегда ест пончики,
хоть его тренер и говорит, что это не мудро.
Но он мужчина-свояк:
ему плевать на все правила.
Так же плевать глубоко,
как и на женщин, которые
его по утрам есть тофу заставили.
Он уходил.
Так же громко,
как шагает по этому городу.
Всем, кто ему не нравится, он говорит «До скорого!», —