– Ну… я же говорила – ядрёная!
Мне с сестрой, естественно, доставалось лишь парное молоко. Хотя, наблюдая, с каким аппетитом пьёт брагу отец, мне давно уже хотелось попробовать, что же это такое – брага? Она казалась мне каким-то особым, волшебным напитком, который сразу делал людей весёлыми и добрыми. Но стоило мне однажды только заикнуться об этом, как мать строго погрозила мне пальцем и сказала:
– Детям – не положено! Это пьют только взрослые! И чтобы я больше об этом не слышала, понял?
Как тут было не понять: не положено – значит, не положено! Взрослые ведь всегда всё знают лучше нас, маленьких…
Обо всём этом я думал, наблюдая тайком, как потчует мама гостью. И у меня постепенно закралась надежда, что вот сейчас, поговорив с мамой и выпив нашего, «ядрёного», квасу, женщина обязательно сделает что-нибудь очень хорошее. Например, встанет и скажет маме:
– Ну… где тут ваш сынок, покажите нам его! Пора ему уже, наверное, в школу!
Но надеялся я напрасно. Поговорив ещё немного с мамой о чем-то незначительном, гостья поднялась из-за стола, поблагодарила за гостеприимство, извинилась, что больше не может у нас остаться, так как у неё сегодня ещё много работы, и уже у дверей, под полатями, где я до сих пор находился, проговорила негромко:
– А вообще-то можно было бы ему и в школу, бывают у нас такие дети. Но если вы так считаете – подождём до следующего года. Пусть растёт ваш малыш. До свидания!
Я еле дождался, пока женщина уйдёт, и пустился в такой рёв, что переполошились все в нашем доме. Прибежала даже соседка, тётя Нюра, выяснять – что же вдруг случилось с Валерчиком? Не помогали ни утешения, ни уговоры, ни леденцы тёти Нюры, которые тут же, волшебным образом, нашлись в её большом, бездонном кармане замусоленного кухонного фартука.
Я всех отчаянно упрекал в том, что меня не любят, что всё хорошее делают только для своей любимой Розочки (моей старшей сестры), а для меня, малыша, – ничего! Что я никому не нужен и что вообще могу уйти куда-нибудь далеко-далеко и больше никогда-никогда не вернусь! После этих неоднократных угроз я действительно выскочил на улицу и долго бродил один в старом, заброшенном во время войны, парке, расположенном неподалёку, глотая слёзы обиды, непонятый, всеми забытый, затерянный в этом огромном, несправедливом мире малыш.