– Позволь мне отлучиться, чтобы задушить твоего дядю, Август. Он мне до смерти надоел.
В комнату входит Галипэй Вэйсаньна, эхо его голоса доносится до балкона. Говорит он, как всегда, отрывисто, резко, откровенно. У Галипэя редко возникает желание лгать, однако он считает своим первоочередным долгом непрестанно молоть языком, даже когда лучше было бы его придержать. Август поднимает голову, чтобы взглянуть на своего телохранителя, и корона сдвигается с места, косо съезжает влево. При дворцовом освещении красные камни осыпают обесцвеченные кудри каплями крови. Корона еле держится, достаточно дуновения залетного ветерка, чтобы металлический ободок слетел с головы.
– Будь осторожен, – ровным тоном отзывается Август. – В тронном зале на оскорбление Его величества смотрят с осуждением.
– Стало быть, полагаю, кому-то надлежит смотреть с осуждением и на тебя.
Галипэй выходит к нему на балкон и с привычной фамильярностью подталкивает корону на голове Августа, поправляя ее. Вид у него внушительный, рост высок, плечи широки, особенно в сравнении с гибкой отточенностью силуэта Августа. Облаченный, как всегда, в темные рабочие одежды, Галипэй выглядел бы частью ночи, будь ночь украшена пряжками и ремнями с подвешенным к ним разнообразным оружием, которое иначе не прилегало бы к плотной коже. От соприкосновения с его телом золоченые перила, на которые Галипэй кладет ладони, повторяя позу Августа, издают мелодичный звон, но этот звук сразу тонет в гомоне кипящей внизу базарной площади.
– Кто бы дерзнул? – буднично осведомляется Август. Это не похвала, а исполненная убежденности манера того, кому доподлинно известна высота его пьедестала, ведь он взобрался туда сам.
Галипэй издает неопределенный возглас. Он отводит взгляд от стен колизея, уже завершив поиск возможных источников угрозы и не найдя ничего из ряда вон выходящего. И теперь смотрит туда же, куда и Август, – на ребенка, пинающего мяч вдоль ближайшего ряда базарных прилавков.
– Я слышал, ты взялся за предварительное устройство игр. – Ребенок тем временем все ближе и ближе к балкону. – Что ты задумал, Август? Твоему дяде…
Август прокашливается. Галипэй преспокойно поправляется, хоть и закатывает при этом глаза:
– …твоему отцу, прошу прощения, в последнее время и так уже досаждает весь дворец. Если и ты разозлишь его, он вмиг от тебя отречется.