Её слова были как удар в сердце. Она опустила голову и, стараясь сдержать дрожь, продолжила:
– Я ухожу. Если народ хочет видеть другую королеву, то я не против. Простите меня… – она снова смахнула слёзы. – Простите за то, что возомнила себя кем-то большим, чем дочерью монстра.
Зет застыл, его сила будто бы отступила, и амулет на груди потускнел. Он видел, как Катарина отвернулась и, не оборачиваясь, начала уходить. Её фигура растворялась в толпе, и, казалось, весь мир вокруг него медленно рушится. Зет отпустил Локтара, позволив тому упасть на землю, и остался стоять, не в силах оторвать взгляд от того места, где его возлюбленная исчезла в гуще народа.
Толпа снова зашумела, многие стали переглядываться, кто-то шептался, не понимая, как всё могло дойти до такого.
Локтар, с презрением глядя вслед Катарине, попытался выкрикнуть:
– Вот и правильно, уходи, шлюх…
Но не успел договорить, как резкий удар от руки Зета заставил его замолчать. От силы удара Локтар буквально взлетел в воздух и с грохотом ударился о стену позади. Он попытался подняться, но его взгляд встретился с холодными глазами Драгора – правителя Хатонии, который стоял над ним с выражением явного омерзения.
– То, что ты здесь сказал, возможно, и содержит частицу правды, – произнёс Драгор, пнув Локтара в лицо, не скрывая презрения. – Но никогда больше не смей оскорблять нашего героя. Если у Катокса есть сдержанность и благородство не опускаться до тебя, то я не позволю твоим словам оставаться безнаказанными.
Драгор обернулся к стражникам, и его голос прозвучал твёрдо и властно:
– Задержать этого советника и доставить в темницу Хатонии.
Стража мгновенно подчинилась, схватила Локтара и увела его прочь. Толпа молчала, наблюдая, как вызывавший раздоры и смуту советник исчезает из их виду.
Зет стоял с опущенными глазами, его взгляд был пустым, словно вся решимость, все чувства, которые он сдерживал, вдруг исчезли, оставив только боль. Он медленно обвёл толпу взглядом, словно пытаясь найти в их лицах ответ, но видел только молчание.
– Вы тоже так считаете, да? – его голос был тихим, но каждое слово отзывалось в сердцах всех, кто стоял перед ним.
Народ молчал, ни один файс, ни один муг или скалец не осмелился ответить. В их глазах была неуверенность и растерянность, и даже те, кто его поддерживал, не знали, как выразить свою преданность в этот тяжёлый момент.